Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Начало июня 1941 года. Почти уже два года шли «завоевания» немцев, и часто казалось, что действительно достигнут они того, чего желает и к чему стремится «фюрер». Налицо были непревзойденная дисциплина, отменная «немецкая» организация, горячая вера в своего вождя… И вспыхивал в сердцах русских людей, ушедших с родной земли, но не примирившихся с мыслью, что война с поработителями Родины окончена, яркий луч надежды, что Германия пойдет уничтожать коммунизм и в нашей России; что придет час, когда мы, белые, снова сможем обнажить меч или помогать в этой борьбе всеми способами.

Я жил уже почти 20 лет в «вольном городе» Данциге, который с первого дня войны, с 1 сентября 1939 года, снова стал немецким. Я смог тогда официально, открыто быть начальником VII отдела ОРВСа[871] у генерала фон Лампе[872]. Мой отдел обнимал всю Западную Пруссию и часть бывшей Польши; кроме Данцига (центр), у меня были союзы в Познани, Бромберге, Калише и особенно многочисленный и деятельный — в Лодзи («Лицманштадт»). Намечалось открытие союза в Восточной Пруссии. От германских военных властей я видел к нашей организации полное доверие и симпатию

[873].

В первых числах июня [1941 года] я ездил в Берлин по вызову генерала Лампе на экстренное заседание всех начальников отделов, и на нем он огласил свое письмо «фюреру» Адольфу Гитлеру, в котором, считая, что Германия неминуемо должна столкнуться с большевиками и уничтожить в России коммунизм, предлагал «фюреру» в его распоряжение себя и ОРВС[874]. Генерал Лампе указывал, что мы верим, что Германия пойдет в Россию не с целью ее завоевывать, не с целью драться с русским народом, а исключительно для того, чтобы уничтожить всемирное зло — коммунизм; что в этом случае русские белые воины всецело станут на сторону Германии[875]. Тогда же побывал я и у возглавлявшего в Германии русскую эмиграцию генерала Бискупского[876]

, который считал, что война Гитлера со Сталиным — неизбежна.

12 июня меня неожиданно вызвал по телефону начальник данцигского опорного пункта, В.[ладимир] Н. Елизаров[877] (гражданский возглавитель русской колонии, подчинявшийся генералу Бискупскому[878]), с которым мы всегда дружно работали, взаимно информируя обо всем друг друга и помогая в чем бывало нужно. В.Н. просил меня после службы встретиться с ним, чтобы сообщить «интересные новости»…

Вот что поведал он мне: из штаба 1-ой германской армии[879] приехали два штабных офицера, обер-лейтенант бар.[он] Шпек фон Штерн и фон Бланкенхаген. По совету Ея Высочества, Княгини Киры Кирилловны

[880], проживавшей тогда со своим супругом Принцем Людвигом Прусским[881] в Кадынине, эти офицеры для успешного завершения своей миссии обратились за помощью к нам, в Данциг. Им нужны были русские переводчики. Решено было на другой день собрать подходящих людей, с которыми мог бы обо всем подробно побеседовать обер-лейтенант бар. [он]фон Штерн, который, несмотря на свой малый чин, занимал весьма важную должность, о чем В.[ладимир] Н. Елизаров узнал уже позже, в «гестапо».

Общее собрание было созвано в зале при церкви[882], и на него[883]

приглашено человек 25 русских эмигрантов, большей частью офицеров. Отсутствовали на нем генералы Д., М. и Л., которые считали, что если они нужны штабу армии, то к ним, как к русским генералам, эти германские обер-офицеры должны обратиться лично. На этом собрании германские офицеры обратились к присутствовавшим со следующими словами: требуются русские переводчики, числом 15, знание ими немецкого языка не требуется основательное (разговорное), желательно бывшие офицеры как привычные к военному делу, любящие порядок, дисциплину; что материальные условия будут таковы, что никто не окажется в худшем положении, чем они теперь; что семьи будут обеспечены. Хотя и не говорили они, зачем им понадобились переводчики, но сразу было видно, что война с Совдепией «на носу»…

Длителен был наш вынужденный отдых… Почти двадцать лет нахождение «в стратегическом резерве»… Накапливание сил…

И вот — неужели настал этот долгожданный момент??..

И у меня колебаний не было. Я встал и заявил: «Я, полковник Ходнев, согласен, если мое знание немецкого языка достаточно». За мною встали и другие, всего 19 человек, из коих взято 17[884]. Быстро переговорено обо всем, выяснены все подробности — все ясно, все приемлемо.

Хотя никакой еще войны против Сталина и его «товарищей» нет, но все в душе ликует, сердце радостно бьется: Господи, помоги и мне послужить Родине, дай и мне возможность принять участие в ее освобождении!