Мы наблюдали явления народной войны преимущественно в обстановке диких ландшафтов — лесов Вандеи, гор Тироля и Кавказа, степей Алжира, трущоб Испании. Даже Париж баррикадировался преимущественно в то время, когда представлял скопление узких, кривых переулков, и значительно утихомирился после того, как Наполеон III проложил в нем ряд широких просек — бульваров. Фабричные трубы, так часто мелькающие в окнах вагона при проезде через Германию, ее роскошные железные дороги, шоссе, школы, заливающий вечером улицы городов электрический свет, — не является ли все это препятствием для народной войны, не облегчает ли это доступ вторжению?
В двух-трех переходах от занятого французами Рура лежит Тевтобургский лес. Так называется местность, через которую когда-то пролегал путь римских легионов Вара и которую придется проходить французской армии в случае вторжения в Германию.
Тевтобургский лес изменил свой аспект до неузнаваемости. Только по характеру почвы можно догадаться, где здесь в отдаленную эпоху должна была находиться непроходимая чаща первобытного леса. Что же культура, обратившая суровый ландшафт Тевтобургского леса в уютную, мирную картину успешного приложения человеческого труда, — сделала ли она из него политико-стратегический Лустгартен — парк с кабачками для прохожих? Может ли кладбище латинского империализма после электрификации продолжать выполнять свою роль?
Конечно, для современной народной войны отнюдь не требуется декораций первобытной культуры, если не мыслить последнюю в масштабе подвигов петлюровских банд на Украине или исторического дон-кихотства. Вторая часть войны может обосновывать свой расчет на успех не на партизанстве, а на широком порыве организованных масс. Все, что увеличивает организованность народа — школа, газета, телеграф, одновременно является и существенной слагаемой его сопротивляемости. Если бы удалая шайка Ермака Тимофеевича нашла в Сибири людей, не стоявших на первой ступени культуры, то едва ли бы ей удалось так быстро завоевать бесконечные пространства.
Мольтке безусловно не видел в телеграфе и дорогах, окутывавших Францию в 1870 г., обстоятельств, облегчающих ему задачу борьбы с импровизированной народной обороной. Он видел козыри противной стороны — Гамбетты — в развитии французской промышленности, в культурных навыках и богатстве населения и требовал от военного министра Пруссии Роона, в нарушение прусских законов, призыва под знамена даже не обязанных воинской повинностью возрастов немцев.
Чтобы вторая часть войны логически вытекала из первой, и являлась вообще возможной, необходимо, чтобы первая часть не поглотила все ее содержание, не являлась народной в полном смысле этого слова. Но если народ действительно исчерпает в первой части войны все свои силы и возможности, то он или перестает существовать, или вторую часть войны ему приходится вести лишь в качестве завоевателя.
Обратимся к мировой войне: действительно ли она являлась для Германии народной войной, действительно ли до конца все силы и средства всех классов немецкого народа напряглись на войну, и действительно ли Фош сломил всю силу немецкого сопротивления? Длительность первой части мировой войны и проявленное Германией упорство заставляет внимательнее остановиться на этом вопросе.
Гамбетте и его друзьям, вдохновлявшим сопротивление французского народа в 1870 г., правые вменяли в вину пораженческие тенденции в эпоху второй империи. Прежде, чем стать вождем народной войны, Гамбетта создал себе политическое имя борьбой в парламенте с отпуском средств на подготовку войны с Пруссией и сопротивлением росту императорской армии. Именно поверхностность воинственного одушевления французов в императорский период войны обусловила готовность к жертвам во второй. Именно слабость испанского правительства, которое сверг Наполеон I, обусловило силу сопротивления испанских крестьян. Такова диалектика истории: нужны пораженцы, чтобы было возможно сопротивление в новой фазе войны. Не были ли лучшими батальонами парижской коммуны те, которые доставляли всего больше хлопот Трошю при осаде Парижа немцами? Не развивалась ли в России гражданская война за счет сил и средств, сэкономленных в 1917 г. на июльском наступлении Керенского?
Мировая война поглотила много сил и средств германского народа. Можно утверждать, что если бы до конца за Людендорфом стояли бы все классы населения, если бы в Германии не существовало пораженческих течений, если бы наша февральская революция не отвлекла внимание немцев от боевого фронта и не заставила рейхстаг принять мирную резолюцию, если бы Октябрьская революция и пламенное ее выражение — речи Троцкого в Бресте не раздули искры бунта против старого государства, ведшего войну, то материала для второй части войны осталось бы немного.