Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

В одной из рецензий на книгу Петтмана есть такая фраза: «Мало какие вещи настолько же имперсональны, как технология, которая производит обобщённые решения проблем, ею же созданных», — мне кажется, что это идеальное определение любви: фантазия об её универсальности оборачивается тем, что любовь как технология не обладает инструментами подстройки под индивидуальность тех, кто в неё попадает. Об этом же пишет Петтман: любви как технологии всё равно, между кем налаживать соединения, она не зависит от индивидуальных уникальных идентичностей, это скорее сеть линий, проходящих через вариации из узлов человеческих и нечеловеческих существ. И здесь Петтман пишет о том же, о чём пишут, например Иллуз и Бауман, — такая безличность любви вкупе с гипермедиатизированным цифровым пространством и его изобилием приводят к тому, что любовные партнёры становятся взаимозаменяемыми. В условиях неограниченного выбора человеку становится всё равно, на ком остановить свой любящий взгляд. Возможно, причина ещё и в том, что, как пишет Петтман, анализируя «Падших ангелов» Карвая, человек не столько тоскует по кому-то, сколько выражает некую хтоническую тоску/желание вообще, которая пробуждается самой архитектурой городского пространства и коллективными фантазиями о любви. Это наблюдение кажется мне важным и я бы хотел выступить свидетелем к этой диспозиции; ещё недавно я сам был в ситуации, когда я наблюдал в себе потенциал формирования привязанности и любви одновременно к трём разным людям в одинаковой степени. Все трое не были идеальными вариантами и не вызывали сильных чувств, но мы сблизились ровно до той точки, откуда я смог разглядеть любовь как технологию: влюбиться в кого-то из них значило бы для меня осуществить случайный выбор и затем произвести несколько понятных процедур по дальнейшему сближению и эксплицитному выражению желания. Не факт, что всё пошло бы по плану в том или ином случае (в конечном счёте я отказался от движения в любую из сторон), но важно не это, а то, что здесь работала тоска по любви вообще, а не тоска по любви к конкретному человеку, которого ты «выбрал глазами из толпы». С одной стороны, это свидетельство о любви как форме нарциссизма, с другой — что любовь как технология гораздо легче производима, чем обычно кажется, и нет нужды ограничивать её производство эксклюзивными сексуальными отношениями с целью создания семейной ячейки. Идея об эксклюзивности любви в каждом отдельном случае идёт рука об руку с идеей «настоящего себя» — психология и культура призывают заглядывать внутрь, чтобы разглядеть ядро своей личности и отказаться от того, что тебе чуждо. Но что такое настоящий аутентичный субъект? И что такое аутентичные эмоции? Ева Иллуз говорит, что аффекты, которые чувствует верующий человек, придя в церковь, ничем не аутентичнее аффектов, которые чувствует человек в консюмеристской индустрии развлечений: и те, и те аффекты произведены и запрограммированы институциями с определёнными целями. Петтман отталкивается от концепта whateverbeing

Джорджо Агамбена и описывает субъекта, у которого нет «настоящей эссенциальной середины», тем не менее, его существование и эмоции безусловно важны. Аффекты любви — точно так же часть существующего (и меняющегося) эмоционального сценария, а современный субъект это своего рода человек-луковица, у которого можно снимать слой за слоем, так и не обнаружив аутентичной сердцевины.