Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

В 60-е внутри радикального феминизма появилось движение политического лесбийства, или лесбийский сепаратизм; Ханна Бланк цитирует Марту Шелли, активистку группы Radicalesbians, которая писала: «чтобы сбросить гнет мужской касты, женщины должны объединиться — мы должны научиться любить себя и друг друга, мы должны стать независимыми от мужчин, чтобы вести себя с ними с позиции силы <…> Говорят, что женщины — любящие. Такая любовь это мазохизм. Любовь может существовать только между равными, не между угнетёнными и угнетателем». Шуламит Файрстоун похожим образом предполагала, что, поскольку женщины в огромной степени определяются через любовные отношения с мужчинами, лучшая стратегия — попробовать обойтись без них. Естественно, такие призывы не были особо популярны даже среди активисток: такая программа не выглядела реалистично для движения с популистской амбицией. На смену приходит причёсанный либеральный феминизм, который обращается к «универсальному женскому опыту» и призывает «взять жизнь в свои руки, много работать и с оптимизмом смотреть в будущее», какими бы очевидными ни были картины кризиса в настоящем. Почему феминизм со всей его мощнейшей критикой любви так и не развалил целиком конвенциональную гетеронормативную феминность? Даже не потому, что «феминизм не намажешь на хлеб», а потому, что он мало что предложил в качестве борьбы с повседневной аффективной неопределённостью. Сентиментальная фантазия остаётся «формой управления разочарованием», — в отсутствие устойчивых или правдоподобных политических программ, которые реально могут привести к лучшей жизни. Поэтому центральной идеей в этих работах Берлант становится необходимость разработки новых политик настоящего

, которые обратят внимание на аффективную и физическую жизнь людей под покровом жестокого оптимизма. И да — то, что происходит сейчас, она вполне конкретно характеризует как тупик, но не просто как смятение, из которого человек не может продвинуться вперёд, а как «отрезок времени, в течение которого человек живёт с ощущением, что мир одновременно интенсивно присутствует и трудноуловим, так что проживание требует» как блуждающей включённости, так и повышенной бдительности, собирающей материал, который может помочь прояснить ситуацию и удержаться на плаву.

В современную романтическую любовь встроен механизм амнезии: сама идея о том, что любовь залечивает раны, делает условием всё новой и новой любви постоянное забывание — вранья, манипуляций, насилия. Репрессированное знание об этом разлито в воздухе, и в нашем соматическом опыте; здесь возникает связь любви с депрессией. Шведская социологиня Эмма Энгдаль в 2018 году написала книгу Depressive Love, в которой исследует движения процесса любви и процесса депрессии навстречу друг другу так, что возникает социальная патология — депрессивная любовь. Это не любовь, которая свойственна людям в депрессии, и это не просто одна из разновидностей любви, это состояние, в котором всё больше и больше людей оказываются сегодня, влюбляясь или вступая в отношения. Ситуация, которую описывает Энгдаль, — буквально жестокий оптимизм: в западных капиталистических обществах сформировался такой эмоциональный сценарий, что любовь и депрессия желаются и ищутся в одном комплекте, даже если сразу понятно, что это принесёт страдания. Это происходит, «когда общественный идеал неправильно понят или он желается в таком виде, который его искажает и уничтожает те запросы, желания и мечты, которые он изначально должен был удовлетворить».