Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

С чем связано такое однозначное подчеркивание именно религиозного аспекта «панк-молебна» в отличие от изначальной более двусмысленной позиции, подчеркивавшей художественную субверсивную составляющую? Возможно, эта интерпретация была подсказана адвокатами, так как она позволяет рассчитывать на самое минимальное наказание или же на полное освобождение от судебного преследования на основании конституционного права на свободу вероисповедания (ст. 28 Конституции РФ). Но возможна и другая интерпретация: свою максимальную радикальность «панк-молебен» обретает, именно будучи признанным в качестве молебна, а не художественно-политической акции (яркой, но вполне конъюнктурной с точки зрения мировых художественных процессов). Молебен «Богородица, Путина прогони», понятый именно как молебен, оказывается смелым присваиванием христианских содержаний и смыслов и направлением их в иное русло, чем то, в которое их направляют спикеры, говорящие от лица Русской православной церкви (РПЦ). Для целей нашего исследования в этих рассуждениях принципиально следующее: «панк-молебен» высвечивает «провластную» модель постсекуляризма, подразумевающую тесное взаимодействие церковных и светских властей со своеобразным «обменом дарами» (моральная поддержка в ситуации нарастания протестного движения[269] – в обмен на политическое покровительство), и противопоставляет ей «оппозиционную» модель – «Пресвятая Богородица и Приснодева Мария» во главе маршей протеста и гражданского сопротивления. «Панк-молебен» как молебен – это вызов авторитету патриархии, оспаривание ее монопольного права на русское православное наследие и на определение условий его соприкосновения со светской реальностью общественно-политической жизни. Осознание этого момента присутствует в позиции участниц панк-группы на протяжении всего дела, однако со временем – судя по всему, следствие международной кампании в поддержку группы – оно в риторике активисток все больше уступает альтернативной интерпретации «панк-молебна» как художественно-политической акции[270]

.

Церковные власти. Судя по всему, радикальный вызов «панк-молебна» был четко считан официальными представителями церкви, поэтому они изначально и принципиально отказались видеть в «панк-молебне» хоть что-то, имеющее отношение к осмысленному религиозному действию. «Кощунство у Царских врат»[271]

– так назывался пост, появившийся в блоге «Православная политика» о. Всеволода Чаплина, председателя Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества, сразу же после того, как стало известно об акции «Пусси Райот». Ему вторит Владимир Легойда, председатель Синодального информационного отдела: «кощунственный и мерзкий поступок»[272]. В этой интерпретации перед нами однозначно светское действие, представляющее собой несанкционированное вторжение профанного – искусства, политики, идеологии – в чуждое ему сакральное пространство и совершение там кощунственных и хулиганских действий.

Настаивая на светском характере «панк-молебна», официальные представители Церкви требовали, чтобы им занимались исключительно светские власти. По словам Всеволода Чаплина, «совершенное преступление (а я уверен, что это именно преступление) должно быть изобличено и осуждено на уровне решения судебной власти»[273]

. При этом видно желание принципиально дистанцироваться от этого разбирательства. Как указывал Владимир Легойда, «Церковь не имеет права напрямую вмешиваться в деятельность правоохранительных органов, которые ведут серьезную, добросовестную работу по данному делу»[274]. В данном случае мы имеем дело с принципиальным отказом анализировать происходящее на богословском языке, отказом переводить его в плоскость религиозных смыслов, видеть в нем отголоски каких-то проблем, существующих в современном православии. Возможно, именно отсюда такая резкая реакция многих православных спикеров[275]

на позицию о. Андрея Кураева, который попытался поместить «панк-молебен» именно в религиозный контекст, увидеть в нем религиозное действие, не противоречащее традициям православия, хотя участницы «панк-молебна» этого и не осознавали[276].

В интерпретации «панк-молебна» как светского действия проявилось стремление церковных властей сохранить за собой монопольное право – внутри контролируемого пространства русского православия – на разграничение религиозного и светского и на санкционирование или запрещение любых нетрадиционных религиозных форм, возникающих в этом пространстве. «Панк-молебен» как молебен является несанкционированной попыткой перечерчивания границы, разделяющей религиозное и светское; по этой причине за ним ни в коем случае не может быть признан статус молебна – это может быть только несомненное кощунство и хулиганство. Тот образ постсекуляризма, который предлагается «панк-молебном», должен быть решительно отвергнут.