Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Таким образом, эпистемологическое соображение может быть сформулировано в двух версиях: слабой и сильной. Согласно слабой версии, религиозные содержания являются потенциальным резервуаром ценных содержаний, идей, аргументов, которые могут быть использованы в публичном пространстве. Однако их эпистемологическая ущербность, определяющаяся, в частности, их партикуляризмом, требует постоянной процедуры перевода этих содержаний с частного языка конкретных религиозных «интерпретирующих сообществ» на общезначимый универсальный секулярный язык. В своей более сильной версии данное соображение приводит к релятивизации научного секулярного дискурса, его превращению в один из возможных языков, укорененных в конкретной интеллектуальной традиции. Эта интеллектуальная традиция – не лучше и не хуже других интеллектуальных традиций, одной из которых является традиция христианской рефлексии. Если в естественнонаучных спорах этот тезис вряд ли выдерживает критику, то как только этот спор выводится в публичную сферу и начинает затрагивать ключевые морально-практические вопросы, равенство традиций дает о себе знать.

В поисках тернарной модели

Два вышеприведенных соображения могут быть дополнены еще одним, касающимся непосредственно особенностей русской культуры. Как отмечают многие исследователи[430], русская культура и, соответственно, русская история имеют одну характерную особенность – бинарность. Речь идет о постоянном колебании между двумя крайними полюсами, не имеющими между собой никакого нейтрального третьего элемента, способного эти крайности уравновесить. В частности, Ю. Лотман и Б. Успенский указывают на то, что

специфической чертой русской культуры… является ее принципиальная полярность, выражающаяся в дуальной природе ее структуры. Основные культурные ценности (идеологические, политические, религиозные) в системе русского средневековья располагаются в двуполюсном ценностном поле, разделенном резкой чертой и лишенном нейтральной аксиологической зоны[431].

В этом отличие русской культуры от западной, по преимуществу «тернарной» культуры, предполагающей наличие третьего элемента, как бы уравновешивающего два крайних полюса, каждый из которых стремится взять верх над другим.

Прослеживая теологические корни этого разрыва, исследователи указывают на отсутствие в русской традиции понятия чистилища, находящегося между раем и адом. Католическая идея чистилища не знает столь обостренного деления на праведников и грешников и предполагает шанс для не всецело праведных и не всецело грешных людей на спасение. В правовой сфере бинарность проявляется в дихотомии «справедливость / милосердие», которая в западной культуре уравновешивается третьей, промежуточной, реальностью закона, находящегося как бы посередине между милосердием и справедливостью:

В антитезе милости и справедливости русская, основанная на бинарности, идея противостоит латинским правилам, проникнутым духом закона: Fiat justitia – per eat mundus и

Dura lex, sed lex[432].

Эта же бинарность может быть прослежена и в плане паттернов секуляризации. Дэвид Мартин, сделавший теорию секуляризации более восприимчивой к особенностям конкретных обществ, в своей фундаментальной работе «Общая теория секуляризации»[433]

обратил внимание на два базовых сценария религиозного развития модернизирующегося общества: «порочную» и «благотворную» спирали. «Порочная» спираль характеризует модернизацию, которая принимает форму антирелигиозной борьбы и приводит к расколу общества на два непримиримых лагеря, что обычно свойственно обществам с религиозной монополией. В таком случае секуляризация приводит к упадку религиозности (Франция). «Благотворная» спираль – когда модернизация не связана ни с какими антирелигиозными выступлениями, а религия сохраняет свое место в современном обществе на условии компромисса (США) – обычно связана с религиозным плюрализмом[434]. Под «порочностью» и «благотворностью» здесь имеется в виду не этическая оценка процессов, но просто констатация: либо мы имеем дело со «спиралью внутренней враждебности или отвращения и взаимного антагонистического определения друг друга, либо же – со спиралью внутреннего компромисса и взаимного приспособления»[435].