Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Российская секуляризация, если следовать логике Мартина, пошла по пути «порочной спирали». Между религией и секулярной современностью не возникло ничего третьего, поэтому религия в ходе насильственной секуляризации времен СССР была отвергнута вместе со всеми остальными институтами «старого порядка».

Еще одним проявлением бинарности русской культуры является отсутствие в ней феномена «религиозного Просвещения»[436]. Просвещение принято интерпретировать как сугубо секулярный феномен, как «краеугольное основание современной секулярной культуры»[437]

. Однако помимо радикального французского Просвещения существовало еще и Просвещение религиозное, которое выстраивалось именно в логике тернарной модели, то есть в логике поиска «срединного основания» между крайностями догматической веры и секулярного разума. Представителями религиозного Просвещения двигало желание найти «разумную веру», которая бы находила здравую середину между традиционными формами нетерпимой, догматической, фанатичной веры и крайностью превознесения разума, чреватую безнравственным скептицизмом и превращением религии в лучшем случае в «естественную религию», выводимую из философских спекуляций о том, что такое Бог и в чем может заключаться богоугодная деятельность человека.

Как указывает Дэвид Соркин, религиозные просветители пытались

совместить естественную религию с религией Откровения… Они рассматривали естественную религию как необходимое, но недостаточное основание веры. Одной естественной религии было недостаточно для наставления в вопросах морали и истинной веры. Только разум в паре с Откровением был адекватным ответом на поставленную задачу[438].

В своем стремлении к «разумной вере» религиозные просветители пытались интерпретировать Писание с использованием принципа «приспособления»: Бог, сообщая свою волю людям, всегда «приспосабливался» к конкретным временным, пространственным и ментальным особенностям своих собеседников, что требует от толкователя Библии постоянного учета этого конкретно-исторического контекста[439]

.

Если в европейской традиции интерпретация Просвещения как сугубо секулярного проекта еще как-то смягчается пониманием того, что помимо «радикального Просвещения» была и влиятельная традиция «умеренного Просвещения» (представленного Джоном Локком и Исааком Ньютоном в Англии, равно как и многими другими мыслителями в Германии, Испании, Нидерландах и прочих странах), то в российском сознании – в силу особенностей российской культурной истории, а также во многом в силу специфики советской традиции истории идей – Просвещение почти однозначно отождествляется со своей радикальной разновидностью и до сих пор канонизируется в той форме, которую оно приняло во Франции в XVIII в. В результате противостояние верующих и атеистов в России принимает наиболее радикальные формы: просвещенческие идеи свободы, разума, веротерпимости, прогресса мыслятся как сущностно несовместимые с той религиозной традицией, которая исторически доминирует в нашей культуре. «Срединное основание», поиском которого как раз и занимались религиозные просветители, остается в русской культуре так и не помысленной альтернативой. И хотя сам Соркин завершает свое исследование грустными размышлениями о том, что проект «религиозного Просвещения» в общем потерпел неудачу, все же следы этого альтернативного Просвещения до сих пор прослеживаются в западной «тернарной» культуре.