Отсутствие традиции общественно-политической рефлексии, не сводящейся к воспроизведению византийских риторических ходов, приводит к тому, что церковь лишь с большими оговорками может рассматриваться в контексте тезиса о «деприватизации религии». Дело в том, что само присутствие религии в публичном пространстве и в публичных дискуссиях еще не свидетельствует о феномене «публичной религии». Возможно, в данном случае речь следует вести об обобществлении частного – например, семейно-интимной сферы, которая традиционно считалась квинтэссенцией приватности; или, наоборот, – о приватизации публичного, которое все чаще уходит в тень, становясь результатом частных сделок отдельных лиц, наделенных властными полномочиями. Иначе говоря, русское православие, даже выходя в публичное пространство, пока не становится «публичной религией»; оно по-прежнему ограничивает себя приватной сферой, но только уже делает эту приватность публичной.
В-третьих, для секулярного лагеря характерно то же неразличение государственного и публичного (по крайней мере тогда, когда речь заходит о религии), о чем свидетельствует часто повторяемая «мантра» о религии как частном деле человеке. Опознаются либо сфера государственной власти и принуждения, либо сфера приватности и культурно-досуговых предпочтений. Протестуя против сближения церкви и государства, «секуляристы» вытесняют религию в пространство частной жизни, минуя публичное пространство, где ей, если следовать логике вышеизложенных соображений, как раз самое место.
В-четвертых, упоминавшаяся бинарность русской культуры оказывается одним из самых серьезных препятствий на пути возможного диалога. Если между наукой и религией нет никакого срединного основания, то, значит, невозможна и никакая рациональная коммуникация, которая неизбежно будет подменяться силовым противоборством двух сторон, говорящих на разных языках и опирающихся на разные метафизические доктрины.
В-пятых, фиксируемый социологами «кризис доверия» также не позволяет надеяться на успешное развитие диалога. Выдвигаемые аргументы почти с ходу отвергаются – как не имеющие никакого значения и служащие скорее для обмана оппонента; спор идет вокруг «серых аргументов», которые читаются как бы между строк. Участники диалога не воспринимают друг друга в качестве независимых акторов, словам которых можно доверять; они мыслятся как ретрансляторы чьих-то частных, корпоративных интересов, за которыми стоит желание дискриминировать оппонента, лишить его важных финансовых и символических ресурсов.
Глава 7
Четыре генеалогии постсекулярного
Основной тезис данной главы заключается в утверждении о том, что в дискуссиях о постсекулярном необходимо выделять как минимум четыре различные генеалогии: социологическую, нормативную, постмодернистскую и теологическую. Каждая из этих генеалогий породила свое собственное представление о постсекулярном. Неразличение этих генеалогий приводит к путанице, которая позволяет критикам поставить под сомнение полезность данного понятия для социальной теории.
Начиная с конца 1990-х гг. концепция постсекулярного обсуждается учеными в самых разных научных контекстах. Эта концепция получила развитие в таких дисциплинах, как социология, нормативная политическая теория, философия и теология. Реагируя на подобную многосторонность, социолог Джеймс Бэкфорд пришел к выводу о том, что данное понятие внутренне проблематично, оно никак не помогает понять важные тренды, касающиеся религии и секулярности[450]
. В частности, он пишет:…нелегко примирить идею, что секулярность подошла к своему концу, с идеей, что постсекулярность представляет собой некую усовершенствованную версию – или более продуктивную фазу – секулярности[451]
.Бэкфорд прав в своем наблюдении: понятие постсекулярности развивается в различных направлениях и имеет множество возможных истолкований, которые нелегко примирить друг с другом. Однако с его тезисом о бесполезности постсекулярного трудно солидаризироваться.
В последние годы вышел целый ряд метаанализов о постсекулярном. В этих работах подчеркиваются полезность данного понятия и ухватывание с его помощью важных новых трендов[452]
. Арие Молендайк, например, пришел к выводу, что«постсекулярное» отражает вполне реальные явления, важнейшее из которых – «переплетение» секулярного и религиозного иногда в совершенно новых формах[453]
.