Поступь хаоса

Мой Шум накрыло краснотой, внезапно, безоговорочно и грубо, никогда еще в жизни такого не чувствовал, словно докрасна раскаленное тавро вдавили мне прямо в сердце, и всё, што было больно и страшно, запылало багряным и взревело от ярости на вранье и несправедливость, на то, до чего все это нечестно.

И это всё сейчас свелось в одно.

Я поднял взгляд на девочку, и она аж отшатнулась от той силы, што в нем была.

– Ты, – прошипел я, и меня уже было не остановить. – Это все ты! Если бы ты не объявилась на этом трепаном болоте, ничего этого не случилось бы! Я бы сейчас был ДОМА! Смотрел бы за етьскими овцами, и жил в своем етьском доме, и спал бы на собственной ЕТЬСКОЙ ПОСТЕЛИ!

«Етьской» я, разумеется, не сказал. Сказал по-другому.

– Так ведь НЕТ! – наддал я. – Надо было объявиться ТЕБЕ и твоей ТИШИНЕ! И весь мир полетел К ЧЕРТЯМ!

Я даже не заметил, што надвигаюсь на нее, пока она не отступила. Но глаз от меня не отвела.

И конечно, я ничего от нее не слышал. Ни единого етьского звука.

– Ты – ПУСТОЕ МЕСТО! – Я еще шагнул к ней. – НОЛЬ! Ты просто ПУСТОТА! В тебе ничего нет! Ты ПУСТАЯ, ты НОЛЬ, и мы сейчас умрем НИ ЗА ШТО!

Я и кулаки так стиснул по дороге, што ногти впились в ладони. Я так злился, и Шум у меня был такой бешеный, такой красный, што мне просто надо было на нее замахнуться, ударить ее, избить, заставить ИСЧЕЗНУТЬ эту ее трепаную тишину, пока она не ПРОГЛОТИЛА МЕНЯ И ВЕСЬ ЭТОТ ЕТЬСКИЙ МИР!

Я замахнулся и двинул себя со всей дури по морде.

И еще раз, как раз туда, где меня достал Аарон.

И в третий раз, рассадив обратно губу, над которой вчерась утром потрудился заявленный Аарон.

Идиот, никчемный, етьский идиот!

И еще раз добавил – достаточно, штобы сбить самого себя с ног. Я упал, приземлился на руки и сплюнул кровью на камни.

Поднял глаза на нее, тяжело дыша.

Ничего. Смотрит на меня, и ничего.

Дальше мы оба повернулись и поглядели на тот берег. Они там уже наверняка ясно видели мост. И нас на другой стороне видели. А мы – лица всадников. И трескотню их Шума слышали, летевшую к нам по реке. Мистер Макинерни, мэров лучший конник, вел кавалькаду, сам мэр – позади, спокойный, словно на воскресную прогулку выехал.

Минута. Но, скорее всего, меньше.

Я попробовал встать, но оказался слишком усталый. Смертельно усталый.

– Можем попробовать бежать, – сплюнул я еще немного крови. – Ну, хоть попытаться-то можно.

Тут-то у нее лицо наконец изменилось. Рот распахнулся, глаза тоже; внезапно она рванула на себя сумку, запустила туда руку.

– Што. Ты. Делаешь, – сказал я.

Она выдернула на свет костровую коробку, оглянулась кругом, нашла приличных размеров камень. Поставила коробку наземь, замахнулась.

– Нет, погоди, – вскричал я, – мы могли бы…

Камень ухнул вниз, коробка треснула. Она схватила ее, разломала руками еще больше – оттуда потекло што-то жидкое, – потом кинулась к мосту, стала поливать этим узлы на веревках ближайшего шеста, а последние капли лужицей налила у подножия.

Всадники неслись к мосту, неслись к мосту, неслись к мо…

– Скорее! – крикнул я.

Она повернулась ко мне, жестом велела отодвинуться дальше. Я отполз, схватил Мэнчи за загривок, потащил за собой. Она и сама отскочила, держа обломки коробки на вытянутой руке. Нажала кнопку. Што-то тикнуло, она подбросила коробку и прыгнула ко мне.

Лошади достигли моста…

Девочка приземлилась практически поверх меня, а дальше мы смотрели, как костровая коробка падает… падает… падает… в лужицу жидкости, тикая по пути…

Конь мистера Макинерни уже поставил ногу на мост…

Коробка упала в лужу…

Тикнула еще раз…

И…

ВВВВУУУХХХХХ!!!

Весь воздух разом высосало у меня из легких, когда огненный шар размером ГОРАЗДО больше, чем можно подумать по крошечной лужице жидкости, на мгновение выключил весь мир…

БАМММММ!!!

Веревки и шест разнесло в клочья, нас окатило горящими щепками и разом стерло все мысли, звуки и Шум заодно.

Когда мы сумели наконец открыть глаза, мост горел так, што уже весь кренился на сторону, а конь Макинерни пятился назад и спотыкался, пытаясь умять собой подальше еще четыре или пять лошадей.

Пламя ревело дикой яркой зеленью и обдавало немыслимым жаром, хуже всякого солнечного ожога, я думал, мы сейчас сами загоримся, и в это время наш конец моста оторвался и ухнул в пропасть, унося с собой и Макинерни, и его животину. Мы сидели и смотрели, как они падают в реку внизу – слишком далеко, штобы остаться в живых. С их стороны мост все еще висел и шлепал по каменному откосу, но пылал так свирепо, што еще пара секунд, и ничего от него не останется, только пепел. Мэр, и евойный сын, и все остальные – все пятились дальше от края.

Девочка слезла с меня, и мы немного полежали, просто дыша, кашляя и пытаясь совладать с головокружением.

Вот срань господня.

– В порядке? – спросил я у Мэнчи, которого так и держал за шкирман.

– Огонь, Тодд! – отозвался он.

– Ага, – выкашлял я. – Большой огонь! Ты в порядке? – бросил я девочке, которая стояла на четвереньках и кашляла. – Черт, што это вообще было?

Но она, конечно, не ответила.

– ТОДД ХЬЮИТТ! – донеслось с той стороны ущелья.