– С того, што старый больше не годится для жилья, – сказал Тэм. – С того, што место, которое ты покидаешь, так испортилось, што оставаться там смысла нет.
– Старый свет стал грязен, жесток и многолюден, – объяснила Хильди, вытирая рот салфеткой. – Он разваливался на кусочки, люди ненавидели и убивали друг друга. Счастливых никого не осталось, все страдали, кто так, кто эдак. По крайней мере, так было все эти годы назад.
– Я не знала, – вмешалась Виола. – Я его никогда не видела. Мои мама и папа… – Тут она опять куда-то отплыла.
А я все думал про то, каково это – родиться на космическом корабле, на самом всамделишном
Я даже как-то не заметил, как за столом сгустилось молчание. Хильди растирала спину Виоле, а у той глаза были мокрые и по щекам што-то текло, и она опять начала качаться взад и вперед.
– Што? – возмутился я. – Што еще не так?
Она только сморщила лоб.
–
– Думаю, мы уже достаточно поговорили про ма и па нашей Ви, – очень мягко сказала Хильди. – Думаю, щеночкам обоего пола пора на боковую и баиньки.
– Да еще же совсем не поздно. – Я поглядел в окно: вон и солнце еще не село. – Нам в поселение нужно…
– Поселение называется Фарбранч, – сказала Хильди. – И мы отведем вас туда первым же делом завтра поутру.
– Но те люди…
– Я хранила тут мир еще с тех пор, когда тебя и на свете не было, щен, – молвила Хильди по-доброму, но вполне твердо. – Я могу справиться с тем, што будет. И с тем, чего не будет.
Ртом я промолчал, а то, што имел сказать мой Шум, Хильди оставила без внимания.
– Могу я спросить, чего вам понадобилось в Фарбранче? – поинтересовался Тэм, обирая кукурузный початок.
Прозвучало это куда менее любопытно, чем свидетельствовал его Шум.
– Нам просто туда надо, – ответствовал я.
– Обоим?
Я глянул на Виолу: плакать она перестала, но лицо все еще было опухшее. Отвечать не стал.
– Работы там невпроворот. – Хильди встала и взяла свою тарелку. – Ежели вы за этим. Им в садах всегда нужны лишние руки.
Они с Тэмом убрали со стола и понесли посуду на кухню, оставив нас с Виолой одних. Мы слышали, как они болтают там, но так тихо и без Шума, што кто их знает о чем – ничего не различишь.
– Ты правда думаешь, нам стоит задерживаться тут на всю ночь? – как можно тише спросил я.
Но ответила она таким свирепым шепотом, будто я ничего не спрашивал, – и совсем не про то:
–
– Чего? – оторопел я.
– Каждый раз, как ты думаешь,
– Да? – прошептал я в ответ, хотя мой Шум отнюдь не шептал. – Зато каждый раз, как ты што-нибудь думаешь, или чувствуешь, или тебе в голову приходит очередная глупая мыслишка, я этого
– Я ничего не держу в секрете! – Она даже зубами скрипнула. – Я – просто веду себя
– Только не здесь,
– Тебе-то откуда знать? Ты удивляешься всему, што они говорят. У тебя што там, дома, школы не было? Ты вообще ничему не учился?
– История – не самое важное дело, когда пытаешься выживать! – выплюнул я вполголоса.
– Вот тогда-то она как раз важнее всего! – молвила Хильди, внезапно обнаружившаяся в конце стола. – И если вам двоим еще недостаточно этого глупого спора, штобы понять наконец, как вы устали, значит, у вас от усталости все мозги отшибло. Пошли.
Мы с Виолой уничтожили друг друга взглядом, но послушно встали и поплелись за ней в просторную гостиную.
– Тодд! – гавкнул из угла Мэнчи, слишком занятый бараньей косточкой, штобы встать.
– Наши гостевые комнаты мы давно приспособили для других целей, – сообщила Хильди, – так што спать вы будете на диванах.
Мы помогли ей постелить постели. Виола – все еще насупленная; мой Шум – алый и весь гудящий.
– Так, – сказала Хильди, когда мы закончили, – а теперь извинитесь друг перед другом.
– Чего? – взъерепенилась Виола. –
– Не вижу, с какой стати это вас касается, – проворчал я.
– Никогда не ложитесь спать в ссоре. – Хильди уперла руки в боки с таким видом, словно с места больше не сдвинется и с удовольствием полюбуется на всякого, кому это не по нраву. – Если вы, конечно, хотите остаться друзьями.
Мы оба промолчали.
– Он тебе жизнь спас? – вопросила Хильди у Виолы.