– Успокойся, Мэтью, – приказала Хильди – куда суровее, чем, по-моему, стоило, но он, к моему удивлению, побито на нее посмотрел и отступил на шаг. – Он бежит из Прентисстауна, – добавила она уже мягче. – Он беглец.
Мэтью недоверчиво на нее глянул, потом на меня, но все-таки нож приопустил. Чуть-чуть.
– Совсем как ты когда-то, – закончила мысль Хильди.
Чего?
– Ты тоже из Прентисстауна? – выпалил я.
Ножище взлетел обратно, и Мэтью чуть не кинулся на меня – достаточно свирепо, штобы Мэнчи разорался: «Назад! Назад! Назад!»
– Я из Новой Елизаветы! – прошипел Мэтью сквозь стиснутые зубы. – Ни из какого не из Прентисстауна, мальчишка, и не забывай об этом, никогда!
В Шуме у него проглянули более четкие вспышки: невозможные вещи, безумные, быстрым потоком, словно он не сумел с собой совладать, хуже самых худших видаков, которые мистер Моллот украдкой показывал самым старшим и беспутным из городских мальчишек, где люди вроде бы умирали прямо по-настоящему, только ты же все равно никогда не знаешь… Картинки, слова, крики, кровь…
– Прекрати сию же секунду! – рявкнула Хильди. – Взял себя в руки, Мэтью Лайл,
Его Шум внезапно отступил, но продолжал подспудно кипеть – контроля поменьше, чем у Тэма, но все одно больше, чем у любого из прентисстаунских.
Не успел я это подумать, как он опять замахнулся своим тесаком.
– Ты даже думать не будешь этого слова у нас в городе, малец, – прошипел он. – Если жизнь тебе дорога.
– Никто не будет угрожать моим гостям, пока я жива, – очень четко и громко произнесла Хильди. – Это ясно?
Мэтью глянул на нее, не кивнул, «да» не сказал, но было ясно, што ему ясно. И што ему это не нравится – тоже. Его Шум все еще наседал и наскакивал на меня, даже шлепать пытался. Но тут он переключил внимание на Виолу.
– А это еще кто у нас такая? – вопросил он, показывая на нее тесаком.
Все дальнейшее случилось быстрее, чем я хоть одну мысль успел подумать, клянусь.
Вот я почти што прячусь позади всех, а вот уже стою между Мэтью и Виолой, наставив собственный нож на него, и Шум мой валится лавиной, а с языка слетает:
– Два шага назад от нее, и быстро.
– Тодд! – вскрикнула Хильди.
– Тодд! – залаял Мэнчи.
– Тодд! – взвизгнула Виола.
Но я стоял там, перед ними, с ножом наголо, а сердце колотилось так, словно наконец-то поняло, што это я делаю.
Назад пути не было.
Вот как, скажите мне на милость, это случилось?
– Дай мне повод, прентисстаунский! – Мэтью покачал ножищем. – Только дай мне повод.
– Довольно! – сказала Хильди.
На этот раз в ее голосе было што-то эдакое – вроде как правило или даже закон. И Мэтью вздрогнул, пусть и совсем чуть-чуть. Он все так же прожигал меня взглядом и Хильди тоже, все так же тыкал ножом, и Шум у него дергало, как воспаленную рану.
А потом лицо у него эдак сморщилось…
И он, вы мне не поверите, заплакал.
Яростно, злобно, стараясь перестать, – но стоял, огромный, как бык, с тесаком в руке, и ревел слезами.
Я ну совсем этого не ожидал.
– Убери нож, Тодд-щен, – голос Хильди слегка прикрутил можность.
Мэтью уронил тесак наземь, зарылся в локоть, зажмурился и затрясся, постанывая и подвывая. Я оглянулся на Виолу. Она таращилась на Мэтью во все глаза, смущенная не меньше моего.
Я руку с ножом-то опустил, но убирать оружие не стал. Рано еще.
Мэтью судорожно глотал воздух, плескал вокруг болью и горем из Шума, и гневом, конечно, тоже – на то, што так, при всех, потерял контроль.
– Оно должно было уже кончиться, – выкашлял он. – Давно должно было.
– Я знаю, – Хильди шагнула вперед и положила ему руку на плечо.
– Да што происходит? – выступил я.
– Не твое дело, Тодд-щен, – сказала Хильди. – У Прентисстауна печальная история.
– Вот и Тэм то же говорил, – буркнул я. – Как будто я не знаю.
– Ты и малой толики об этом не знаешь, малец. – Мэтью поднял глаза и скрипнул зубами.
– Всё, – оборвала его Хильди. – Этот мальчик тебе не враг. – Тут она перевела взгляд на меня: – И именно по этой причине он сейчас уберет нож.
Я покрутил нож в руке, но потом все-таки убрал за спину. Мэтью еще попрожигал меня взглядом, но отошел, действительно отошел, и, интересно, кто же такая Хильди, што он ее вот так слушается.
– Они оба невинны, аки агнцы, Мэтью-щен, – сказала она.
– Невинных нет, – горько пробормотал он, схлюпнул последние слезы вместе с соплями и еще покачал тесаком. – Ни одного.
Он развернулся и зашагал обратно в сад, не оглядываясь.
Все остальные продолжали на нас глазеть.
– День только занялся, – сообщила им Хильди, оборачиваясь полный круг, штобы посмотреть на каждого. – Времени для встреч и приветствий еще хватит.
Работники один за другим возвращались к своим деревьям, корзинам и всему остальному; кто-то еще продолжал таращиться, но в основном работа опять пошла своим чередом.
– Вы тут главная или што? – осведомился я.
–
– Што за закон, про который он говорил?
– Долгая история, щеночек. Я тебе потом расскажу.
Дорога, все еще достаточно широкая для людей, телег и коней (хотя кругом попадались одни только люди), гнулась дальше через разбросанные по склонам долины сады.