Поступь хаоса

– Это, надо думать, будет зависеть от вас. Вы же у нас сами творители собственной судьбы, так?

– Как-то пока што нет, – проворчала Виола, и поскольку в Шуме у меня висели ровно вот эти слова, мы впервые за сегодняшний день переглянулись.

Почти улыбнулись.

Но не стали.

И вот тогда-то мы начали слышать Шум.

– Ага, – Хильди, ясное дело, тоже его поймала. – Вот вам и Фарбранч.

Дорога вынырнула на гребень над долиной, и да, там был он.

Другой город.

Которого быть никак не должно.

Куда Бен хотел, штобы мы дошли. Где нам было бы безопасно.

Я смотрел, как дорога вьется по склону через сады – ровные ряды деревьев, о которых явно и любовно заботились, – с тропинками и ирригашией, а внизу – дома, дома и ручей, легко и плоско бегущий по ровной земле, наверняка на встречу с рекой побольше.

И везде были мужчины и женщины.

Большинство рассеялись по садам и работали, все в тяжелых фартуках; мужчины – с длинными рукавами, женщины – в длинных юбках, рубили с веток похожие на шишки плоды большими ножами, или несли куда-то корзины, или возились с поливочными трубами и всякое тому подобное.

Мужчины и женщины.

Женщины и мужчины.

Пара десятков мужчин, как я погляжу. Меньше, чем в Прентисстауне.

И кто его знает, сколько женщин.

В совершенно другом, новом месте.

Шум и тишина плыли надо всей этой картиной, будто легкая дымка.

Два,  пожалуйста, и вот   так   примерно   я это   и вижу и сорняки,  силос и она   могла   согласиться,  а могла   и нет и если   служба   заканчивается   в час,  я всегда   могу

и дальше, и дальше, без конца, и аминь.

Я просто встал посреди дороги и некоторое время хватал ртом воздух, не готовый покамест во все это идти.

Потому што это жутко.

Это даже больше чем жутко, сказать вам правду.

Тут все так, ох, не знаю даже… спокойно. Будто нормальная такая болтовня, с друзьями. Ничего случайного, ничего обидного… и никто ни по чему не тоскует.

Ни единого жуткого, отчаянного, тоскливого желания я не слышу и не чувствую.

– Сдается, мы с тобой ни фига больше не в Прентисстауне, – сказал я Мэнчи, а на самом деле себе под нос.

И секунды не прошло, как до меня донеслось Прентисстаун? Приплыло с ближайшего к нам поля.

И сразу же еще в паре мест – Прентисстаун?  Прентисстаун? и вот уже мужчины в садах переставали собирать фрукты, или чего они там делали, разгибались, вставали. И смотрели на нас.

– Шагайте, – скомандовала Хильди. – Шевелите ногами. Это просто любопытство.

Но Прентисстаун! уже бежал по полям, как пожар. Мэнчи прижался поближе к моим ногам. На нас смотрели отовсюду – мы буквально шли через взгляды. Даже Виола придвинулась, так што мы приближались к городу эдакой сплоченной группой.

– Беспокоиться не о чем, – сказала Хильди. – Просто тут много кто захочет встретиться…

Договорить она не успела.

Тропинку нам заступил какой-то мужчина.

– Прентисстаун? – сурово вопросил он, а Шум его сделался неприятно красным и быстрым.

– Здорово, Мэтью, – начала Хильди. – Я тут просто веду…

– Прентисстаун, – перебил он, уже не спрашивая, и смотрел при этом не на Хильди.

А, прямо сказать, на меня, в упор.

– Тебе тут не место, – сообщил он мне. – И тебя тут не ждут.

А в руке у него был нож, самый большой на свете нож.

17

Встреча в саду

Рука   у меня   сама поползла под рюкзак, к моему собственному ножу.

– Не надо, Тодд-щен, – сказала Хильди, не спуская глаз с того человека. – Так дело точно не пойдет.

– Што ты, по-твоему, притащила в нашу деревню, а, Хильди? – сказал он, взвешивая ножище в руке, все еще глядя на меня и… и в его словах слышно неподдельное удивление и… боль?

– Я притащила двух щенят разного пола, которые потерялись, – сказала Хильди. – Мальчика и девочку. Отвали с дороги, Мэтью.

– Никакого мальчика я тут не вижу, – взгляд у него начал тлеть угольями.

Большой был этот Мэтью, плечи как у быка, лицо насуплено: озадаченность на нем написана, а вот нежности да ласки – ни чуть-чуть. На ходячую бурю смахивает, говорящую к тому же.

– А вижу мужика из Прентисстауна. Прентисстаунского мужика с типичной прентисстаунской грязью по всему его прентисстаунскому Шуму.

– Ты не это видишь, – покачала головой Хильди. – Присмотрись.

Евойный Шум и так уже давил на меня, прям как руками, ломился в мои мысли, обыскивал, што твою комнату. Злой, пытливый, Шумный, как пожар, и такой грубый да дерганый, што ни волоска от него не спрячешь.

– Ты знаешь закон, Хильди, – прорычал он.

Закон?

– Закон – для мужчин, – спокойно отрезала она, словно мы там стояли и о погоде трепались.

(Она, што ли, не видит, какой у него Шум красный? С красным особо не потолкуешь.)

– Ентот щен – еще никакой не мужчина.

– Мне еще двадцать восемь дней до, – брякнул я, не подумав.

– Твои цифры ничего тут не значат, пацан, – сплюнул Мэтью. – Мне плевать, сколько тебе еще дней осталось.