– Раньше это была главная дорога из Фарбранча в Прентисстаун, – рассказывает Хильди, закидывая за плечи небольшой рюкзак. – Нью-Элизабет, как раньше говорили.
– А потом? – спрашиваю я.
– Прентисстаун, – отвечает Хильди. – Давным-давно он звался Нью-Элизабет.
– Не было такого! – удивленно говорю я, поднимая брови.
Хильди насмешливо смотрит на меня:
– Да уж прям? Наверное, я ошибаюсь!
– Наверное, – отвечаю я, не сводя с нее глаз.
Виола презрительно фыркает. Я бросаю на нее испепеляющий взгляд.
– А нам будет где остановиться в Фарбранче? – спрашивает Виола, не обращая на меня внимания.
– Я отведу вас к сестре, – говорит Хильди. – Она в этом году заместитель мэра.
– И что нам там делать? – говорю я, в растерянности пиная пыль под ногами.
– А это уж вам видней, – отвечает Хильди. – Вы ведь сами строите свою судьбу, так?
– Пока нет, – едва слышно произносит Виола.
В моем Шуме возникают те же самые слова, и мы удивленно переглядываемся.
Даже почти улыбаемся. Но только почти.
В эту секунду до нас долетает чей-то Шум.
– А, – говорит Хильди, тоже его услышав, – вот и Фарбранч.
Дорога приводит нас к началу небольшой долины.
И вот оно, другое поселение. Прямо перед нами.
Другое поселение, которого, по идее, нет на свете.
Куда мне велел идти Бен. Где мы будем в безопасности.
Первым делом я вижу, что дорога вьется между садами и огородами – аккуратно размеченными участками земли с ухоженными деревьями и оросительными системами, – которые спускаются к подножию пологого холма. Там, у подножия, видны дома и весело бегущий ручей, который наверняка впадает в какую-нибудь большую реку.
И везде, куда ни глянь, мужчины и женщины.
Большинство трудятся на огородах: на мужчинах рубашки с длинными рукавами и толстые рабочие фартуки, а на женщинах – длинные юбки. С помощью мачете они срезают фрукты, похожие на огромные шишки, носят корзины или возятся с оросительными трубами, ну и все такое.
Мужчины и женщины, женщины и мужчины.
Мужчин человек двадцать – тридцать, то есть меньше, чем в Прентисстауне.
А женщин не знаю сколько.
И все они живут в другом городе, совсем другом.
Их Шум (и тишина) парят над долиной, точно легкая дымка.
Две штуки, пожалуйста
, и Я вот как думаю, и Сорняки замучили, и Она может согласиться, а может и отказаться, и Если служба закончится в час, я еще успею… и так далее и тому подобное без конца.Я замираю на краю дороги и минуту стою с разинутым ртом, не чувствуя в себе сил войти в город.
Потому что все это очень странно.
И даже больше чем странно.
Вокруг все такое… ну, не знаю,
И никто ни по чему не тоскует.
Нет этой ужасной, жуткой тоски по несбыточному.
– Вот теперь я понял, что мы не в Прентисстауне, – бормочу я Манчи.
И тут же с полей доносится удивленное: Прентисстаун
?А потом и с другой стороны, и с третьей: Прентис-стаун? Прентисстаун?
Мужчины на огородах уже ничего не собирают и вообще не работают. Они выпрямились и смотрят на нас.– Идем-идем, – говорит Хильди. – Не останавливайтесь. Это простое любопытство.
Слово Прентисстаун
множится и трещит в общем Шуме, точно пожар. Манчи подбирается ближе ко мне. На нас глазеют со всех сторон. Даже Виола теперь держится ближе к нам.– Спокойно, – говорит Хильди. – Просто всем хочется своими глазами уви…
Она замолкает на полуслове.
Нам преграждают путь.
По лицу этого человека не скажешь, что ему хочется нас увидеть.
– Прентисстаун? – вслух спрашивает он. Шум у него неприятно красный, неприятно стремительный.
– Доброе утро, Мэтью, – говорит Хильди. – Я тут привела…
– Прентисстаун, – повторяет человек, на сей раз утвердительно. На Хильди он даже не смотрит. Смотрит он прямо на меня. – Тебя здесь не ждут.
И в руках у него здоровущий мачете – я таких еще не видел.
17
Встреча на огороде
Моя рука невольно тянется за спину, к ножнам.
– Спокойно, щеночек, – говорит мне Хильди, не отрывая взгляда от человека. – Так дело не пойдет.
– Кого ты притащила в нашу деревню, Хильди? – спрашивает ее человек с мачете, все еще глядя на меня. В его Шуме звучит искреннее удивление и…
Неужели
– Двух щенят, мальчика и девочку, которые заблудились в лесу, – отвечает Хильди. – С дороги, Мэтью.
– Что-то я не вижу здесь мальчиков, – говорит Мэтью, в его глазах уже полыхает ярость. Высоченный, плечи, как у быка, а лоб толстый и нахмуренный – он похож на ходячую и говорящую грозу. – Я вижу только прентисстаунца. Прентисстаунца с грязными прентисстаунскими мыслями в прентисстаунском Шуме.
– Ты что-то не то видишь, – не сдается Хильди. – Приглядись получше.
Шум Мэтью уже тянется ко мне, точно огромные кулачищи, врываясь в мои мысли, потроша мою душу. Он свирепый, настойчивый и такой громкий, что в нем ни слова не разберешь.
– Ты ведь знаешь закон, Хильди, – говорит Мэтью.
Закон?