Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Педагогический совет школы имени Гумбольдта единогласно голосовал за исключение, даже учитель физики, у которого Кобленц-младший был самым одаренным, самым выдающимся учеником. Может быть, поэтому отец помянул Эйнштейна? На мою долю выпало сомнительное удовольствие копаться в документах, собранных по этому делу. Среди них была и пространная жалоба Кобленца — старшего. Когда же он лично выступил перед педагогическим советом, то защищал своего сына с упорством, граничащим с невежеством и одержимостью. Он отчитывал наших педагогов так, словно они олицетворяли собою худшие пережитки прежних времен. То и дело я призывал его к порядку.

— Ваши заслуги перед городом, дорогой доктор, — говорил я ему, — по наследству не передаются, и ваш сын на проценты от них не проживет. Либо он впредь будет соблюдать дисциплину, либо лишится последнего шанса — сдавать на аттестат зрелости в будущем году. Другого выхода нет. Понятно?

Вот тогда-то я и узнал, что Кобленц молчать не любит. Яблоко падает недалеко от яблони. Яблоня растет недалеко от упавшего яблока. А мне следовало бы предупредить Конца. Произнося свои речи, Конц поглядывал на главного архитектора. Либо ты его победишь, либо он тебя. Но Конц своим ответом отпустил грехи Кобленца. Духовный суверенитет приобретает все большую потребительную стоимость. Я бы не удивился, если бы Кобленц снова бросил в бой Эйнштейна и Лютера. Что ж, пусть Конц почувствует, каково выбираться из ловушек, расставленных нашим культурным наследием.

Молчание затянулось, и Конц спросил:

— Может, сделаем перерыв?

И тогда кто-то — нет, не Кобленц — поднялся с места и сказал:

— Сначала вы обрушиваетесь на любой вид отдыха, а теперь сами предлагаете перерыв. Кто вы, собственно, такой, чтобы требовать от нас мгновенного решения столь запутанных вопросов? Свалились как снег на голову и несете тут всякую несуразицу…

В зале засмеялись, и скованность сразу исчезла. Мы облегченно вздохнули. Но тут же выяснилось, что остряк опоздал иа совещание и не слышал ни того, как я представлял Конца, ни рассуждений последнего.

— Вот уже неделя, как товарищ работает у нас секретарем горкома, — повторил я. — С понедельника.

Я не мог удержаться от этого небольшого уточнения. С понедельника — значит, меньше недели, и за это я уцепился. О том, что Конц прибыл по рекомендации Центрального Комитета и, следовательно, не зря пользуется доверием партии, и умолчал. Неужто я нее еще хотел, чтобы он на чем-нибудь споткнулся? А кому, спрашивается, стало бы от этого легче? Я же знал: Конц с самого начала действует не за свой страх и риск. Напротив. Он являлся как бы образном железной дисциплины, кстати, его предшественник был освобожден от должности в конечном счете именно за то, что игнорировал постановление о реконструкции города и зря потерял время — такова была формулировка. Выходит, нужно держать ухо востро. Решение. Конц, будет принято сегодня же и именно в этой зале.

— Как бы там ни было, — не унимался опоздавший, — то, что вы пытаетесь нам навязать, такая же утопия, как если бы вам вдруг вздумалось пустить Заале по другому руслу, через город, или заставить ее течь в гору, или под землю, как то сделали боги со Стиксом… Только куда же вы денете воду, вы, умник?

Снова смех. На этот раз смеялись, очевидно, над Концем, и мне нужно было вмешаться. Но едва я подумал об этом, как Конц захохотал сам. Он хлопал себя по ляжкам, давился сигаретным дымом, кашлял, заливался краской и смеялся. смеялся.

— Да! — вскрикнул он. — Действительно, куда мы денем воду? Если мы вытопим Заале из ее русла, куда денется вода? Вот это вопрос… — Конц поднялся, — Воду… Воду, знаете ли, мы лучше оставим водой.

Впервые я увидел, как вспыхнули не только его очки, но и глаза. Глаза инициативного человека. Его руки уже не дрожали. Они нашли для себя дело. Он оперся на стол, пригнулся, будто вот-вот прыгнет па всех нас, и казалось, каждое его слово взрывает мир, старый, отживший мир наших представлении. Невольно я тоже пригнулся. Чем дольше он говорил, тем сильнее становился, я же чувствовал себя побежденным. Архитекторы и инженеры хотели захватить его врасплох, но он уже твердо стоял на ногах и поделился с нами удивительным замыслом.