Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Она была преданной женой своему мужу, моему отцу, никогда ему не перечила. А у него все думы только и были, что об этих гнилых досках, о пароме, который не был даже его собственностью. Поутру он вставал и вечером ложился спать только с мыслью о пароме. Даже по ночам он не находил себе покоя: нередко ему чудилось, будто кто-то с другого берега вызывает паромщика. Из страха не выполнить вовремя «своего долга», как он это называл, он спал чутко, каждую минуту готов был вскочить. И все же кто-то пожаловался хозяину поместья, что приходится слишком долго ждать парома. С тех пор отец считал, что наше существование под угрозой. Он охал, вздыхал, молился богу и излишним усердием подрывал свое здоровье. Весь свет будто сошелся на пароме, а помещик, которому принадлежал паром, был для него царь и бог. Это стало в нашем доме заповедью. Я тогда была молода и глупа, многое принимала на веру. Мой муж Иоганнес все терпел безропотно: при одной мысли, что нас могут отсюда выгнать, его охватывал страх. Он приложил немало стараний, чтобы стать хорошим паромщиком.

День за днем я только и видела его за работой. Едва он вступал на паром, как сразу же становился мне чужим, далеким. Ухватив левой рукой руль, он искалеченной правой делал мне знак — крепить или отпускать канат. Но это было излишним — я, уже давно выполняла свои обязанности как автомат. Отец любил отдавать мне приказания, и Иоганнес старался ему подражать. Он перенимал даже его манеры, вначале неловко и нерешительно, потом с непостижимой уверенностью. Озлобленный, углубленный в себя, вел он паром, не обращая никакого внимания на пассажиров и только пристально следя за тросом, разрезавшим водную поверхность. Каждый раз, подводя паром к мосткам, он волновался. Причалив, бегло кивал тому или иному из пассажиров, которые обращались к нему во время поездки, и сразу высматривал новых. Бросал он руль лишь в тех случаях, когда надо было что-нибудь починить на пароме или проверить. Ни один пустяк, ни одну мелочь он, бывало, не оставит без внимания. А по вечерам они с отцом только и говорили о пароме да об уровне воды, о скорости течения и о многом другом, что, пожалуй, никому, кроме них двоих, не было интересно. Оба они всю душу вкладывали в свою работу. Право же, трудно представить себе жизнь, более бедную событиями, чем жизнь паромщика. Ведь далеко не каждый день обрывается трос, и всего один раз пришлось прыгнуть Иоганнесу в ледяную воду. Наши будни были такими же серыми и унылыми, как вода в Эльбе. Одни и те же люди снова и снова поджидали паром. Лишь в отпускное время, случалось, появлялись один-два незнакомца и вызывали всеобщее любопытство. Частенько вспоминала я те дни, когда только познакомилась с Иоганнесом, и думала о том, как изменился он с тех пор.

Сняв свой парадный костюм, он распрощался и со своей молодостью. Еще на свадьбе он разгуливал веселым и задорным, хотя каждый, глядя на его искалеченную руку, старался выразить ему сочувствие. Всем своим видом он, казалось, говорил: такого парня, как я, не так-то просто выбить из седла. Он думал, верно, тогда, что и дальше в праздник будет пиво и танцы. Помнится, он нашептывал мне насчет путешествия вверх или вниз по Эльбе, о чем я давно мечтала. Да, возможно, лучше бы мы и в самом деле уехали отсюда, только не на две-три недели, а навсегда. Где-нибудь вдали от Эльбы и парома следовало поискать свое счастье. А здесь, в этом жалком домишке, нам всем было слишком тесно. Моя мама, умирая, сказала: «Ну, вот и ладно, теперь вам будет немного посвободнее». И кто знает, может быть, она умерла не из-за удушливых запахов, шедших с реки, а чтобы освободить место для нас троих и для ребенка, которого я уже носила под сердцем. Мы надрывались из последних сил, зарабатывая себе на кусок хлеба, но нам не хватало даже воздуха, чтобы дышать, и не у каждого была своя постель. Теснота и скученность делали нас бесчувственными и мелочными.

Как это ни было горько, но я с каждым днем убеждалась в том, что Иоганнес больше думает о нашем злополучном пароме, чем обо мне, о моих родителях и даже о себе самом. Такое сразу и не заметишь. Женившись, мы оставались чужими друг другу. И уже через год, когда у меня родился ребенок, я твердо знала, что буду жить с этим человеком только из чувства долга, но счастлива с ним никогда не буду. Я с болью в сердце сознавала, что тогда, в первый год нашего супружества, он прыгнул в ледяную воду Эльбы, только чтобы спасти паром — нашего кормильца. Конечно, он был человек честный, добросовестный, самоотверженный. И вместе с тем он, казалось, слишком крепко усвоил заповеди моего отца. Разве дело в искалеченной руке? Он искалечил себе душу, погубил свое сердце, которое билось теперь только ради денег. Так он погубил и наше счастье…