Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Полутемный сводчатый коридор с глубокими оконными нишами вел к величественным дверям зала суда. Ханна опустилась на скамью. Долгие годы ждала она этого дня, а теперь те несколько минут, которые оставалось ждать, пока ее вызовут, истерзали ей душу.

Мимо, негромко переговариваясь, спешили люди. Процесс обещал стать сенсационным. В группе проходивших мимо хорошо одетых людей она заметила и посетившего ее незнакомца со шрамом. Поравнявшись с ней, он поклонился.

Пришел и прокурор — уже облаченный в судейскую мантию. Он пожал ей руку, сказал что-то ободряющее. Но поспешил удалиться. Черная мантия развевалась у него за спиной.

Ханна прислонилась головой к стене. Фигуры людей скользили мимо. Ее охватило острое чувство одиночества.

Когда ее вызвали в зал, где ей предстояло принести присягу и дать показания, она, нерешительно поднявшись со скамьи, внезапно снова ощутила страх. В зал суда она вошла из сумрачного коридора. Ослепленная, на мгновение замерла на месте, не различая обращенных к ней лиц.

Она услышала, как чей-то голос громко произнес ее имя, предлагая подойти ближе. Она двинулась вперед, неуверенно, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих.

И тут она увидела его, того офицера.

Что-то властно заставило ее направиться прямо к нему. Зал пришел в движение. Но она продолжала идти, пока не подошла к барьеру; положив на него руку, она посмотрела человеку за барьером прямо в глаза.

Тот медленно поднялся со стула. Казалось, он делает это не по своей воле. Он знал, что рано или поздно встретит эту женщину, и страшился этой встречи.

Годы плена и заключения не прошли для него бесследно. Однако по существу он мало изменился. Он знал, что виновен, но в лагере была в ходу поговорка, родившаяся, как считают, в Англии: «Права иль не права — это моя страна».

Но вот эта женщина стоит перед ним, и ему не верится, что прошли годы; казалось, он только вчера получил приказ вести парнишку в каменоломню. Он давно уже пытался оправдаться перед своей совестью — ведь не он выносил приговор. Но сейчас, лицом к лицу с матерью расстрелянного, вдруг почувствовал свою вину… и раскаяние.

А женщина смотрела на него в упор. Взгляд ее не выражал торжества. Он с любопытством ощупывал лицо этого человека, словно изумляясь тому, что оно почти не изменилось — лишь слегка осунулось да две морщины пролегли на щеках. Он все еще красив. И будет нравиться женщинам, как когда-то понравился ей. Шесть лет в заключении, думала она. Может быть, за эти годы он изменился.

Течение ее мыслей прервал тот же голос — ей надо занять свидетельское место. Опустив голову, она направилась туда. Судья предложил ей рассказать, что произошло в тот памятный день.

Заговорив, она прислушалась к собственному голосу. Он звучал так, словно говорил кто-то другой — говорил бесстрастно, холодно, чтобы никто не заметил, как все дрожит у нее внутри. Она рассказала, как пришел к ней сын. Как встретилась с офицером, которого прислали к ней на постой. Она словно передавала содержание прочитанной книги. Но внезапно все пережитое вновь всколыхнулось в ней. Теперь ее голос с трудом пробивался сквозь плотное молчание зала. Мука звучала в каждом слове, когда она рассказывала о том, как карабкалась по горе к каменоломне, как нашла там его, своего мальчика, как тащила на себе под дождем домой.

— Это он расстрелял его!

Говорить ей было нелегко, но, возвращаясь на свое место в зале, она держалась прямо и неторопливо опустилась на скамью. Но тут вскочил адвокат обвиняемого. Да будет ему позволено задать свидетельнице несколько вопросов. Он небрежно облокотился о барьер. Ханна подняла глаза и, увидев исполосованное шрамами дуэльных рапир лицо, напоминавшее чем-то морду умного дога, почуяла опасность. У него сложилось впечатление, сказал адвокат, что свидетельница кое о чем умалчивает. В интересах же его подзащитного — с наибольшей точностью восстановить события того дня. Пусть свидетельница скажет, по какой причине выпроводила она в ту ночь сына из дома. Выставив вперед подбородок, он ждал ответа.

Вопрос поразил Ханну в самое сердце. Она сама сотни раз задавала его себе. Сдавленным голосом она ответила, что в доме у нее находился офицер, командовавший подразделением особого назначения. Она подумала, что мальчику небезопасно оставаться с ним под одной крышей.

Адвокат удовлетворенно кивнул головой. А не могло ли быть так — он не утверждает, только спрашивает, — что присутствие сына мешало ей проводить время с обвиняемым?

Ханна подняла голову; ей вспомнились слова незнакомца с уродливым шрамом. Нет, резко возразила она дело совсем не в этом.

Но не успела она ответить, как ее заставил вздрогнуть вопрос одного из членов суда: не состояла ли она в близких отношениях с обвиняемым?

Ханна обвела взглядом судей, восседавших за столом, всех подряд, одного за другим; посмотрела на прокурора — его застывшее лицо походило на маску — и наконец спросила:

— Кого здесь обвиняют — меня или этого офицера?

Она свидетельница, хмуро объяснил ей председатель суда, и обязана отвечать на вопросы. Тогда она сказала: