Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Судья предоставил слово обвиняемому. Выпрямившись, с полным самообладанием стоял тот за барьером. Он говорил, не глядя ни на людей в зале, ни на женщину, напряженно слушавшую его. Он не отрекается от того, что совершил, сказал обвиняемый. Он не отрицает, что командовал подразделением, которому приказано было расстрелять юношу. Но он не считает себя убийцей. Он расстрелял солдата, нарушившего закон военного времени. Перед дулами карабинов стоял преступник, изменивший отечеству в трудную минуту. Сам он не изверг, и ему было жаль мальчика. И о матери его он тоже думал. Но он был солдатом, офицером. Пусть ему вынесут обвинительный приговор. Но он не чувствует за собой вины. А если суд признает его виновным, значит, вина его — в служении отечеству. Этим он может только гордиться. Ему не стыдно за свой поступок, ему стыдно за тех немцев, которые притянули его к суду, хотя вся его вина лишь в том, что он стоял на страже закона и порядка своей родины.

«Невероятно! — думала Ханна. — Боже мой, это невероятно! Ничему его не научили эти годы. Он научился только убивать, только убивать! И вот теперь он опять им нужен».

Она не заметила даже, что суд удалился на совещание, что в зале, в котором царила атмосфера тревоги, перешептывались. Но вот шум стих. Раздался чей-то громкий голос. Подняв глаза, Ханна увидела председателя суда, объявлявшего приговор — торжественно, бесстрастно: «Не виновен».

Обвиняемый спокойно, почти безучастно выслушал приговор, будто председатель объявил нечто само собой разумеющееся.

Все поплыло у Ханны перед глазами, она видела зал, словно сквозь пелену тумана. Голос она слышала, но смысл слов не доходил до ее сознания. Она закрыла глаза и отчетливо увидела себя — мокрые, спутавшиеся пряди волос облепили лицо, и мертвый сын на руках. «Я сойду с ума, — подумала она. — Да я уже сошла с ума». Усилием воли она отогнала от себя этот образ, и голос судьи снова проник в ее сознание.

Судья говорил, что обвиняемый не виновен, что он не совершил преступления, а лишь действовал по законам военного времени. Любая власть, равно как и существовавшая тогда, вправе охранять свой порядок.

Голос продолжал звучать, но Ханна уже не слушала. Она поднялась, постояла немного и пошла к выходу из зала, прижимая к груди сумочку. Люди оборачивались и провожали ее взглядом. Судья запнулся, кашлянул и молча посмотрел ей вслед. Она шагала по плитам сводчатого коридора и уже не слышала, что прокурор потребовал пересмотра дела.

На ступеньках, ведущих в здание суда, она остановилась, она ждала. Людской поток струился мимо, ее окидывали любопытными взглядами. Она их не замечала. Она ждала.

Много лет ждала она его. И вот с минуты на минуту он появится. Он появился — в окружении приятелей, что-то взволнованно ему говоривших. И остановился. Приятели хотели увести его, но он отстранил их и спустился по лестнице, направляясь к ней. «Как она на меня смотрит! Нет, не могу я так просто пройти мимо!» — подумал он.

Ханна смотрела иа него в упор. Все было, как тогда… Его лицо, таким оно врезалось ей в память — синева выбритых щек, светлые глаза.. Каждую черточку в этом лице она узнавала вновь — ничего в нем не изменилось.

Слегка пожав плечами, он сказал:

— Мне очень жаль… Но прошло столько лет. А главное — была война.

Уже открывая сумочку, она все не сводила глаз с его лица. И выстрелила — раз, другой…

Он рухнул у ее ног. Она отступила на шаг. И так и осталась стоять с револьвером в руке, пока ее не арестовали.

Спустя месяц-другой в газете появилось сообщение о том, что в городе А. состоялся суд над некоей Ханной Глаута, обвинявшейся в убийстве. Ввиду чрезвычайных обстоятельств она была приговорена к лишению свободы сроком всего лишь на пять лет.

За пределами города А. вряд ли кто-нибудь обратил внимание на промелькнувшее в газете оповещение, что бывший прокурор городского суда открыл частную юридическую контору и намерен выступать в качестве защитника.

Эрих Кёлер.

Лошадь и ее хозяин.

(Перевод Б. Пчелинцева и Е. Факторовича)[5]

В один прекрасный день, когда мы обедали в нашей маленькой столовой, Отт отозвал меня в сторону и повел на конюшню. Мы с Оттом друзья. Он был на четыре года старше меня и служил кучером, а я простой сельскохозяйственный рабочий и завидовал каждому кучеру нашего кооператива — у них кони!

И вот, значит, Отт привел меня на конюшню, к одному из денников. Лошади, жуя и пофыркивая, стояли перед яслями, не обращая на нас ни малейшего внимания. И только когда мы подошли к Герме, кобыла насторожила уши, повернув к нам свою породистую голову, испустила приветственное ржание. Отт зашел к ней в стойло и сделал мне знак следовать за ним.

Что он задумал? И чего хотел от меня?