«Да будет тьма!»-сказал наш бог земной.И стала тьма, и хаос все покрыл,Как перед сотвореньем мира. Нет, он гущеБыл, этот хаос, и блуждали в немЖивые души, их давила тьма.И призраки из хаоса вставали:Болезни злые, бедность, голод, страх,Необычайный страх знобил всем душу,И самым смелым становилось жуткоОт воплей и голодного стенанья,Что подымалось, как со дна морского,Из темной и большой толпы. КазалосьЧастицей хаоса толпа людскаяИ голосом его. Порою раздавалисьВо тьме глубокой крики: «Света! Света!»И слышался в ответ могучий голосЗемного бога с возвышенья трона:«Да будет тьма!» И хаос вновь царил.О, не один потомок ПрометеяЖивую искру с неба добывал,И много рук тянулось к этой искре, —Она звездой казалась путеводной, —И рассыпалась та большая искраНа маленькие искорки другие,И каждый прятал искру, будто клад,И с давних пор хранил в холодном пепле.Она не гасла, тлела, как в могиле,И не давала ни тепла, ни света.А доблестный потомок ПрометеяНаследовал удел печальный предка:Изгнанье, муки, тягостные путы,Смерть раньше срока в диком отчужденье…И нынче так, друзья! И нынче тьма!Эй, отзовитесь! Страшен этот хаос.Отважный, вольный слышала я голос,Он раздавался, как лесное эхо, —Теперь умолк. И тишина страшнее,Мне кажется, вдруг стала, чем была.Друзья мои, потомки Прометея!Нет, не орел грудь гордую терзал вам, —То в сердце змеи лютые впились.Вы не прикованы к той крутизне кавказской,Что издали челом сияет снежнымИ весть о Прометее подает!Нет, вы схоронены в землянках, и оттудаНе слышно звона кандалов, не слышно стонаИ непокорных слов…О ночи царь!Наш самый лютый враг! Недаром ты боишьсяЦепей кандальных музыки железной!Боишься ты, что грозные те звукиПронзят собой и каменное сердце.А чем же заглушишь ты дикий голосСплошного хаоса, и голод, и беду,И те отчаянные вопли: «Света! Света!»?На них всегда, как будто эхо в далях,Отважный, вольный голос отзовется.«Да будет тьма!» Но этого ведь мало,Чтоб хаос заглушить, чтоб умер Прометей.И если ты силен безмерной силой,Последний дай приказ: «Да будет смерть!»
25 ноября 1896 г.
Вечной памяти листка, сожженного дружеской рукой в тяжелое время