Суровый Дант, изгнанник флорентийский,Встал предо мной из тьмы средневековья.Как время то, его суровы песни.Он их нашел в мистическом лесу,Средь хаоса чудовищных видений.Чей дух за ним бы следовать решилсяПо темным дебрям, если бы средь тернийТам не росли роскошные цветы?Собрал певец рукою их любовной,Сплел их в венок, душистый несказанно,Росой небесной окропил егоИ положил на раннюю могилуПрекрасной Беатриче Портинари,Что раз ему когда-то улыбнулась,А раз прошла, не кинув даже взгляда,А в третий раз, когда ее он видел,Она в гробу недвижима лежала…Но для него она была как солнце,Что щедро льет и свет, и жизнь, и радость,Не ведая, кому дарует их.И хоть навек певцу погасло солнце,Он не забыл его ни в тьме подземной,Ни дома, у семейного огня:Она одна царит в его терцинах,Ибо в краю, где он витал душою,Он не нашел себе иной подруги.Он увенчал ее такою славой,Какой не знала ни одна из женщин,Века живет ее нетленный образ,И смерть могучая над ним бессильна.Зачем же ты, мое воображенье,Передо мной упорно вызываешьИную тень, неясную, как сон?Над нею нет сиянья, нет венца,Ее лицо окутано туманом,Как серым покрывалом… Кто она?…Молчат о ней художников созданьяИ песни звонкие поэтов. Где-то,На самом дне истории, лежитО ней немая память. Кто она?…Кто?… Дантова жена. Лишь это имяОсталось нам, как будто от рожденьяДругого имени она не знала.Она ведь не была звездою путеводной, —Она сама, как тень, пошла за тем,Кто был вождем «Италии несчастной»,Делила с ним тяжелый «хлеб изгнанья»,Его очаг домашний охранялаВ скитаньях на чужбине. И не разЕго рука усталая ложиласьК ней на плечо, ища опоры. СлаваПоэта дорога была ей, ноОна ни разу рук не протянула,Чтоб взять себе хотя бы луч один.Когда ж погас огонь в очах поэта,Она закрыла их благоговейно.Она жила. Но где же жизнь ее,Ее печали, радости, томленья?История молчит. Но в мыслях вижуЯ много дней тоскливых, одиноких,Исполненных тревоги ожиданья,И тьму ночей, бессонных, как забота,И горьких, как нужда. Я вижу слезы.По тем слезам, по той росе жемчужнойПрошла к престолу славы Беатриче.