Голованов и Мравинский добились для своих оркестров самых высоких гонораров еще во время войны, когда Сталин вздумал резко повысить зарплату солистам Большого театра. В итоге заработки оркестрантов более чем в три раза превышали оклады в других музыкальных коллективах. В хрущёвские и брежневские времена возможности у дирижеров были уже не те, что отражало прежде всего не гуманизацию советского строя, а полную неосведомленность верховной власти в вопросах культуры. И не только осведомленность, но и отсутствие интереса к опере или балету. Согласитесь, трудно представить, чтобы Никита Сергеевич или Леонид Ильич лично назначали худруков театров и оркестров, как это делал Сталин. Зато высоким оставался уровень жизни дирижеров, заданный еще в 1930-е годы, например, Рождественский имел дачу на Николиной Горе (его участок когда-то принадлежал генеральному прокурору Вышинскому) — там же, где вплоть до своей смерти жил и Голованов (в этом элитном поселке он и скончался). Располагал Рождественский и хорошей квартирой в Москве, и полагающимися ему по статусу привилегиями. Но все же, получив головановскую закалку, он не был сталинистом, хотя мог выгнать, например, флейтистку за то, что она на репетиции вяжет носки. Голованов оценил и фамилию молодого коллеги: «Колька Аносов — хороший дирижер, но то, что ты взял фамилию матери, это верно. Красиво тебя будут объявлять: дирижирует Геннадий Рождественский!»
«Но, что в жизни все не даром, знает накрепко душа» (Константин Ваншенкин). Когда же Рождественский смог встать за пульт главной ямы Советского Союза, вопреки обещаниям Голованова «не пущать» его? Настал такой день в его судьбе, какой приходит в жизни каждого, кто работает в театре. Как всегда, кто-то внезапно заболел, и даже не кто-то, а Евгений Светланов. Но кому дирижировать «Борисом Годуновым»? Спектакль завтра, на репетиции времени нет. Тут-то и пригодился Рождественский, знавший все партии этой оперы наизусть, ибо ноты для нее он тоже клеил, а не просто протирал штаны. Так будет и в дальнейшем — Рождественский дирижировал многими операми наизусть, лишь изредка заглядывая в партитуру, оправдывая афоризм Ганса фон Бюлова, вынесенный в эпиграф этой главы.
Что же касается балета, то дебютом Рождественского стала «Спящая красавица» в 1951 году. Среди других балетов — «Золушка», «Лебединое озеро», «Жизель», «Ромео и Джульетта». В Большом театре он поставил «Конек-Горбунок» (1960), «Щелкунчик» (1966), «Кармен-сюиту» Ж. Бизе — Р. Щедрина (1967). Безусловным успехом стал балет «Спартак» в 1968 году, за который Рождественский удостоился Ленинской премии в 1970 году (совместно с Юрием Григоровичем, художником Симоном Вирсаладзе, двумя Спартаками — Владимиром Васильевым и Михаилом Лавровским и одним Крассом — Марисом Лиепой). Откуда такая любовь к балетам? Причиной могло быть и то, что некоторое время супругой Геннадия Николаевича была не певица (как у Светланова), а балерина — Нина Владимировна Тимофеева, народная артистка СССР, депутат Верховного Совета и просто красивая женщина. В «Спартаке» 1968 года она танцевала Эгину. Ее можно было бы тоже отметить премией — тем более что среди лауреатов не оказалось ни одной женщины, что весьма странно, ибо в «Спартаке» по крайней мере две главные женские партии.
А в постановке 1958 года Тимофеева танцевала Фригию, а Эгину — Майя Плисецкая. Тот, первый «Спартак» Большого театра ставил Игорь Моисеев. А был еще и второй — в 1962 году Леонида Якобсона. Случай, как видим, уникальный — за десять лет балет ставился трижды (!) на одной и той же сцене. Далеко не каждый европейский театр мог позволить себе подобные опыты, прежде всего по финансовым соображениям. В СССР на такое денег не считали. Майя Плисецкая танцевала во всех трех постановках, получив возможность сравнивать. Моисеевский спектакль она оценила необыкновенно высоко, ибо «все трюки Моисеева работали на образ Эгины (то есть на Майю Михайловну. —