Первый «Спартак» был богатым, словно Выставка достижений народного хозяйства, и масштабным, как непаханая целина оренбургских степей. Денежки на живописные декорации лились рекой, учитывая идейно правильную тематику балета — зарождение национально-освободительного движения в Древнем Риме и все такое. А раз есть ВДНХ, должен быть и фонтан с настоящей водой — из его недр и появлялась Майя Михайловна во дворце Красса, прямо из нижнего люка, на подъемнике: «Все переливалось красками, кипело, полыхало. Файер извергал на публику такую мощь хачатуряновских тутти, что барабанные перепонки корежились, содрогались. Роскошными были костюмы. Они искрились перламутром, играли цветастой вышивкой театральных камней. Чуть ли не Голливуд на советской площади имени Свердлова. Хореографическая пластика была сочная, земная, эффектная. В финальной сцене я являлась в золотом шлеме с длинными перьями, в искрометной кольчуге, в изумрудном шифоновом хитоне. Подымалась по мраморной лестнице к ладьям пиратов (откуда там были пираты?). Афина Паллада с барельефов Акрополя». Гладиаторов было столько, что в них задействовали всю мужскую часть труппы.
Под стать масштабу была и продолжительность спектакля — четыре с лишним часа (как доклад товарища Хрущёва на XX съезде КПСС!), из которых автор музыки Арам Хачатурян не позволил выкинуть ни минуты. Прямо скажем, это слишком много для балета, и более подходит для оперы. Тем не менее овацию на премьере в марте 1958 года устроили бурную. На следующий день Плисецкой позвонил Родион Щедрин — это было началом их романа (а первое знакомство случилось в 1955 году на арбатской квартире у Лили Брик). И вот, Эгина-Плисецкая покорила сердце молодого композитора (куртизанка же!). Уже вечером они катались по Москве на щедринской «Победе» (купленной на гонорар за музыку к фильму «Высота»). Ехали-ехали и наконец приехали. Встречались влюбленные в элитном доме композиторов на улице Огарева, где Щедрин жил с матерью, Конкордией Ивановной (она служила бухгалтером в Большом театре), или в коммуналке Плисецкой в Щепкинском. А вскоре обрели и свое собственное жилье, на Кутузовском проспекте. Квартиру выбила для дочери мать, обладавшая редкими в этом смысле способностями.
Если для балерины и композитора «Спартак» Игоря Моисеева стал счастливым, то для директора театра Михаила Чулаки — настоящей драмой, после которой он не иначе как «громоздким и клочковатым» этот балет не называл. Мало того что ему объявили выговор за перерасход государственных средств на все эти фонтаны, так затем его еще и уволили, припомнив выпуск политически безграмотной и безыдейной книги о Большом театре. Он-то хотел как лучше, но «как лучше» не надо — надо «как всегда». Газета «Правда» в лице придворного музыковеда Борис Ярустовского разродилась грозной рецензией на книгу (красивое подарочное издание с картинками!), главным недостатком которой была ее цена — 125 рублей, не доступная рабочим, крестьянам и матросам. Как назло, тираж сразу раскупили, он и был-то микроскопическим для того времени — всего десять тысяч экземпляров. А юбилейная книга-альбом «Большой театр СССР: История. Опера. Балет» (1986) и правда была роскошной — богатый тканевый переплет оформлен в цвета «серпастого» занавеса — того самого, что висит и по сей день в театре, цветные иллюстрации, затейливый оригинальный шрифт (художники Анатолий Евменов и Соломон Телингатер), шикарная гознаковская бумага, отличная печать. И вся эта библия была снабжена футляром. Сегодня это библиографическая редкость.
То ли этого самого Бориса Ярустовского не позвали в авторский коллектив (скорее всего!), то ли по какой другой причине, но его вопли дошли до самого верха. У страны не было других проблем, и поэтому этой вредной книгой занялась самая высокая контрольная инстанция в СССР — Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, постановивший: взыскать себестоимость книги со всех причастных к ее изданию и, в частности, с членов редколлегии в размере шести тысяч рублей на каждого. Это было очень много, в переводе на деньги 1960–1980-х годов 600 рублей с носа! Директор театра Чулаки своей фамилии в черном списке не нашел. Мысленно перекрестившись, он уже благодарил Бога за такой исход дела, пока не узнал истинную причину, по которой у него не вычли те самые шесть сотен. Первый заместитель министра культуры товарищ Кафтанов вдруг объявил ему, что он вообще освобожден от должности директора Большого театра, а потому по демократическим советским законам не должен выплачивать неустойку. Справедливо!