Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

После «Поднятой целины» Иван Дзержинский (видимо, одевшись в партитуры классиков) надолго замолчит, и лишь очередное проявление кампанейщины в процессе поиска новых советских опер заставит вспомнить о нем сотрудников отдела науки и культуры ЦК КПСС в мае 1953 года: «Министерство культуры СССР и Союз композиторов много лет равнодушно взирают на заметное угасание таланта композитора, находящегося в неблагоприятных семейно-бытовых условиях (отрицательные влияния жены, увлечение спиртными напитками). Создав в свое время оперу “Тихий Дон”, ставшую исторической вехой в развитии советского оперного искусства, Дзержинский с тех пор не написал ничего выдающегося и достойного внимания».

Еще Чехов в рассказе «Оратор» называл причины угасания таланта — «двух болезней, столь распространенных в нашем отечестве: от злой жены и алкоголизма». Так что какой-то из этих недугов у Дзержинского прошел — то ли жену поменяли, то ли подлечили от пьянства в кремлевской больничке. В итоге композитор осчастливил Большой театр еще одной оперой — «Судьба человека», премьера которой прошла в день открытия XXII съезда КПСС 17 октября 1961 года. Аранжировал оперу и дирижировал ею Александр Мелик-Пашаев. Но премию ей отчего-то не дали.

Не раз и не два Большой театр в погоне за наградами, званиями и премиями будет наступать на одни и те же грабли. В творческой биографии Бориса Покровского есть по крайней мере две оперы, которые он ставил, ожидая высокой оценки власти — в чем он сам и признавался позднее. В 1947 году вместе с Мелик-Пашаевым они ставили оперу Вано Мурадели «Великая дружба», а в 1951 году с Кириллом Кондрашиным — оперу Германа Жуковского «От всего сердца» (опять же про колхоз). И оба раза премьеры провалились с треском, не получив никакой награды. И каждый раз после треска Борис Александрович вновь брался за работу: молодость помогала ему перенести все тяготы сталинской критики…

Глава шестая. Манная каша и стакан водки. Досуг Большого театра: Поленово и Серебряный бор

Обратись я к Плисецкой с просьбой: «Майя Михайловна, дай сто рублей!» — она бы не отказала. А к Улановой я бы не подошел.

Костюмер Большого театра А. Смирнов

Дом отдыха в Поленове — Манная каша для дирижера — Певцы-волейболисты — Маскарады и дни смеха — Трубач Павел Садовский в роли бога Бахуса — Грибники и спиннингисты — Щука Асафа Мессерера — Асяка и Мита — Поленовская банька, мечта композиторов — Шах и мат — Прокофьев учит боксу и бросается слонами — Шостакович и балерина — Мойте руки перед едой! — «Сербор», он же «Серебряный бор» — Спецпляж номер один для народных артистов — Лемешевская поляна — Михаил Яншин изучает флейту — Директор-астроном — Бильярдист Марк Эрмлер — Простота Улановой — Елизавета Гердт и ее дюжина чемоданов — Рудольф Нуреев — Ив Монтан в доме отдыха — Козловский и «Нюра»

Удавалось ли вам когда-либо наблюдать за тем, как дирижер Большого театра пытается съесть горячую манную кашу с большой плоской тарелки, причем без ложки, имея под рукой лишь свой рабочий инструмент — дирижерскую палочку? И что самое интересное, у него это получалось! Вылизав языком до блеска все блюдо, удовлетворенный дирижер получал честно заработанный приз — воздушный шарик, с гордостью демонстрируя награду окружающим его музыкантам и артистам. Поедание на спор манной каши вряд ли могло происходить в театральном буфете — этим важным делом взрослые дяди и тети, заслуженные и народные, занимались на досуге…