Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Автор оперы и не претендовал на лавры Джузеппе Верди, а только лишь на Сталинскую премию. Вано Ильич признавался: «Положим, что я композитор на три с плюсом, я на большее не претендую. Но когда певец на единицу с минусом начинает мне делать замечания, позвольте уж послать его к черту». Хотя с Верди его роднило то, что великого итальянца также заставляли перекраивать свои произведения. По требованию цензуры в самой своей известной опере во избежание аналогий композитор поменял французского короля на герцога Мантуанского, а известного шута Трибуле заменил на Риголетто. Но ведь тогда у власти была не коммунистическая партия!

Премьера «Великой дружбы» прошла 7 ноября 1947 года, в постановке Бориса Покровского с декорациями Федора Федоровского, дирижировал Александр Мелик-Пашаев. Однако истинная премьера состоялась 5 января 1948 года, когда в своей любимой ложе объявился Сталин. Тут и грянула гроза: «Исторически фальшивой и искусственной является фабула оперы, претендующая на изображение борьбы за установление советской власти и дружбы народов на Северном Кавказе в 1918–1920 гг. Из оперы создается неверное представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины, находились в ту эпоху во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы». Так говорилось в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «Об опере “Великая дружба” В. Мурадели» от 10 февраля 1948 года, опубликованном в «Правде»[83]

.

Авторы «порочного антихудожественного произведения» Вано Мурадели и либреттист Георгий Мдивани допустили грубую политическую ошибку, не поняв, какие именно народы должны быть обвинены во всех тяжких грехах. А ведь эти самые народы к тому времени были высланы в Казахстан и другие области СССР, неся тяжкий груз ответственности за сотрудничество с немецкими оккупантами во время войны — в этом их (включая грудных детей и стариков) обвинил Сталин. Раздражение оперой достигло такого предела, что вместе с Мурадели под раздачу попали и истинно талантливые композиторы — Сергей Прокофьев, Дмитрий Шостакович, Арам Хачатурян, Николай Мясковский, хотя они никакого отношения к «Великой дружбе» не имели. Произошел разгром советской музыки — по-другому это никак не назвать, — все лучшее в которой было названо «формализмом, ведущим на деле к ликвидации музыки». То есть все было поставлено с ног на голову. «Какую музыку я мог бы написать, если бы не эти стервецы!» — говорил через много лет Арам Ильич Хачатурян об авторах постановления и тех, кто рьяно бросился его исполнять в 1948 году, «обеспечивая развитие советской музыки в реалистическом направлении».

В соответствии с традициями эпохи в театре прошло открытое партийное собрание, прямо в зрительном зале, на которое согнали почти всю труппу. Взявший слово Юрий Файер заклеймил плохими словами уже не музыку Мурадели, а Прокофьева, сказав, что его балет «Золушка» приводит зрителей к раздражению и все такое… «Хотя сам спектакль народу нравится». Вот и понимай как хочешь, хотя и так ясно — любой ценой перестраховаться и спасти для сцены этот замечательный балет, заранее покаявшись.

Много крови испортила опера «Великая дружба» труппе Большого. Сердечные приступы дирижеров, сорванные и пропавшие от нервного перенапряжения голоса певцов (а пели, надо сказать, хорошо — Георгий Нэлепп, Павел Лисициан, Максим Михайлов). Бориса Покровского, правда, не тронули. Единственное, чего не жалко, так это самой оперы, изменения в музыку и либретто которой вносились Мурадели чуть ли не тут же, в зале. Сняли с должности председателя Комитета по делам искусств Михаила Храпченко и, конечно, директора театра Федора Бондаренко. Когда Сталин увидел докладную министра финансов Арсения Зверева о расходах на постановку оперы, надо полагать, у него глаза на лоб полезли. Дружба была великой, но и денег на нее было израсходовано немерено — более одного миллиона рублей! И это только на одну оперу! Наибольшая доля затрат относилась на финансирование мастерских и пошив костюмов — более полумиллиона рублей, но выплаченные гонорары также поражали воображение. Федоровский за свои художества получил 24 тысячи рублей (полтора автомобиля «победа»), либреттистам заплатили почти такую же сумму, Мелик-Пашаеву — десять тысяч рублей (автомобиль «москвич») и т. д.