Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

А каким огромным авторитетом пользовался Александр Яковлевич Альтшуллер, певший в молодости почти на всех оперных сценах России, а затем в качестве режиссера работавший в Харькове, Свердловске, Саратове, Перми. Когда с 1930 года пожилой шестидесятилетний Альтшуллер стал служить в Большом суфлером, к тому времени он был уже Героем Социалистического Труда, а в 1937 году получил орден «Знак Почета». Очень любил Альтшуллера Козловский, в судьбе которого — тогда еще не солиста Большого театра — Александр Яковлевич сыграл важнейшую роль (а также и Марка Рейзена). Они дружили, соседствовали в одном доме в Брюсовом переулке, квартира Альтшуллера была на третьем этаже. Если Альтшуллер сидел в суфлерской будке, Козловский мог быть спокоен. Альтшуллер скончался в 1950 году, естественно, он не мог присутствовать на девяностолетнем юбилее Ивана Семеновича в Большом театре, когда тот забыл слова в сцене дуэли в «Евгении Онегине». Растерявшегося ветерана сцены поддержал тогда другой суфлер, Владимир Ярославцев, «вылезавший» из будки, чтобы буквально вложить текст роли в рот певца.

А бывало, что на наиболее ответственных спектаклях певцам помогал не один суфлер, а целых три. Когда Владимира Атлантова назначили на роль Паоло в опере «Франческа да Римини» Рахманинова, до премьеры оставалась всего неделя. Учитывая, что обычно певец учил роль месяц, в данном случае ему пришлось сильно поднапрячься: «Я не успел испугаться. Понеслась душа, и все. Потом, когда я уже перестал петь эту партию, по прошествии времени я заглянул в клавир и подумал: “Мать честная, как же я умудрялся это петь?” На премьере у меня было три суфлера. Концертмейстеры Могилевская и Басаргина перебегали за мной за кулисами, а я пристраивался поближе к кулисам, или вставали подо мной, а я должен был стоять на каком-то возвышении, и подсказывали мне слова». Суфлеры порой помогают и в балетных спектаклях. Одна из балерин Большого театра — Алла Цабель (мать балерин Ксении и Елены Рябинкиных) — вспоминала, как ее, еще начинающую артистку, суфлер из будки подкармливал леденцами, желая поддержать уставших маленьких танцовщиц, участвующих в опере «Снегурочка», где они изображали птичек[89]

.

Своя повседневная жизнь у тех, кто одевает артистов. Уникальный человек и многолетний костюмер Большого театра Андрей Николаевич Смирнов вспоминал в 2000 году:

«Костюмерная — удивительное место в театре, из которого видно практически все. Как кто к своему делу относится, у кого какие проблемы, кто не выспался или, может, настроение плохое. Предположим, дают оперу. Нерадивые солисты прибегают за 15 минут до выхода на сцену, какой-нибудь Коля Басков или Олег Биктимиров. А, к примеру, Зураб Лаврентьевич Соткилава — никогда! Такие солидные солисты уважают и себя и нас. Это же адский труд! И не только физический. Весь обслуживающий персонал приходит за три часа до начала спектакля, но я — на час раньше всех. Привычка. Утренняя смена уже приготовила для меня все костюмы — нательную рубашку Сусанина, шубы, кафтаны. Я беру каталку и на большом лифте спускаю ее вниз, где находятся гримерки солистов. Я знаю, что в этой, к примеру, раздевается Соткилава: он в другую никогда не сядет. А здесь — Юрий Мазурок, непримиримый враг его. Если попадется певец попроще, как Нестеренко, то махнет рукой: “Ну, занята моя, давайте здесь переоденусь”. А Соткилава сидит недовольный, ворчит, чаю просит. Дежурная по этажу приносит ему чайку: “Зураб Лаврентьевич, может, вам бутербродик? Мазурок уже почти переоделся”. Глядишь, он оттает-оттает да и успокоится. Только в бывшей шаляпинской гримуборной раздеваются все кому не лень, независимо от ранга. Отношения у меня с солистами складываются со всеми разные. Например, с Олегом Биктимировым мы и шампанского можем выпить после спектакля. Пока я его одеваю, можно и про футбол, и про что угодно поговорить. Он болеет за “Спартак”, я всю жизнь — за “Торпедо”. А Соткилава нам все про свое тбилисское “Динамо” вкручивает. Он ведь когда-то и сам играл…