Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

В этом огромном доме 25, неброско оформленном художником Фаворским, украсившим серый фасад музыкально-театральной символикой, помимо Лемешева и Козловского, проживала не менее представительная компания — Наталья Шпиллер со Светом Кнушевицким (брат певицы священник Всеволод Шпиллер в 1950 году вернулся из эмиграции, его даже не посадили, он крестил местных детишек), Майя Плисецкая с Родионом Щедриным, Марина Семенова, Александр Мелик-Пашаев, Вера Дулова с Александром Батуриным, Леонид Лавровский, Суламифь Мессерер, Пантелеймон Хромченко, Анатолий Орфенов, Сергей Корень, Кирилл Кондрашин, Василий Небольсин, Александр Гаук, Эмиль Гилельс и многие другие. Первая очередь дома была сдана в 1936 году, вторая — в 1950-м, ее-то и заселили служители Мельпомены. Верхний слой дома-бутерброда с мансардами заполонили советские художники — Александр Дейнека, Анатолий Яр-Кравченко со своими мастерскими. Такой своеобразный соцреалистический Монмартр на улице Горького.

Апартаменты бесценных жильцов этого дома оснастили не менее дорогой начинкой, в том числе фаянсовой сантехникой (во многих квартирах было по два туалета), эмалированными ваннами (жители коммуналок мылись обычно в бане), газовыми холодильниками (у всех остальных простых советских граждан холодильники были иного плана — в авоське за окном зимой). Но главной достопримечательностью дома были его лифты — красивые, деревянные, однако без привычных кнопок. Роль кнопки выполнял ключ, который таскала с собой лифтерша — также ушедшая примета повседневной жизни той эпохи. Чтобы лифт доехал до третьего этажа, ей нужно было сесть в него, закрыть двери и вставить ключ в замочную скважину под номером три. Лифтерша дежурила на стульчике у лифта на первом этаже (и вязала носки), а чтобы спуститься вниз, жильцы вызывали ее на свой этаж по телефону из квартиры. Согласитесь, процесс небыстрый, но именно необходимость ожидания лифта и составляла определенную прелесть создавшегося момента. В этом была даже некая патриархальность.

Артисты — люди беспокойные, и потому не все из них обладали достаточным запасом нервных клеток, наличие которого позволяло пережить лишние пять-десять минут ожидания лифта. Дирижер Василий Васильевич Небольсин не утруждал себя звонками лифтерше, а выходя из своей квартиры, начинал безбожно тарабанить палкой по перилам, пугая засыпающих детишек. Выступая в роли звонаря, словно предупреждавшего с колокольни о внезапном своем появлении, Василий Васильевич приучил не только лифтершу тетю Зину, но и соседей мириться с этой необычной привычкой. Небольсина можно смело назвать одной из главных достопримечательностей этого дома. В Большом театре он отработал лет сорок, вплоть до своей смерти в 1958 году (ему исполнилось всего 60 лет). Как-то вместе с Небольсиным в лифте поднимался и Кондрашин, который жил этажом выше. Кондрашин, зная о том, что квартира Небольсина находится налево от лифта, увидел, что Василий Васильевич идет почему-то в другую сторону, направо, и поднимается по лестнице. Так было несколько раз. Наконец Кондрашин не выдержал и подсмотрел: оказывается, Небольсин крестился, благодаря Бога за то, что тот позволил ему благополучно доехать до своего этажа. Такой набожный был человек!

А бывало, что за Кондрашиным и Небольсиным присылали из Большого театра одну машину на двоих, к спектаклю. У одного из них был спектакль в филиале, а у другого в основном здании. Едет машина мимо памятника Пушкину, и вдруг Небольсин крестится на памятник поэту, где в 1930-х годах еще стоял Страстной монастырь. Причем крестился он незаметно, сняв головной убор и будто бы причесываясь. В самом театре Небольсин тоже крестился: «Входя в оркестр (там у него имелся тамбур перед входом), ему отворял дверь служитель — впускал его и по требованию закрывал за ним дверь. Небольсин минуту не входил в оркестр, потому что там он перед каждым актом крестился». И при этом он прилежно ходил на лекции по марксизму-ленинизму, проводившиеся в парткоме театра, всегда все записывая, носил с собой в портфеле «Краткий курс ВКП(б)», говоря, что «обожает» его. На сдаче зачета на вопрос лектора: «Какова основная философская идея гётевского Фауста?» — Небольсин поразил своим ответом: «Расплата за продажу души!» Зачет он сдал, его даже ставили в пример другим несознательным дирижерам и музыкантам, пропускавшим занятия.