Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Равнодушное отношение Большого театра к своим бывшим премьерам, если хотите, корифеям, отдавшим сцене и искусству свою жизнь и здоровье, вообще характерно. Уже старенькая Ольга Лепешинская с горечью рассказывала, как ей из театра прислали серенький конверт со значком в честь очередного юбилея Большого. Она отослала его обратно. Куда она должна была нацепить этот значок? Также вышло и с Петровым. К сожалению, Большой театр не счел нужным задействовать певца в педагогической работе. Лишь через много лет, когда Ивану Ивановичу стукнуло 80 (!) лет, пришедший на короткое время к руководству театром Владимир Васильев распорядился выписать пропуск Петрову как консультанту по вокалу. Терпели его два года, а затем перестали пускать на порог. Но много ли надо пенсионеру? Зато Петров попробовал себя в кино, сыграв старого охотника Стампа в популярном когда-то фильме «Всадник без головы» — жаль, что богатая фактура певца не оказалась востребованной в кино в дальнейшем. А голос он сохранил до старости.

Не исключено, что преодолеть начавшееся для него непростое время Петрову помогла другая история. Он был свидетелем уже не драмы, а трагедии, случившейся с его старшим коллегой Максимом Михайловым. А причина та же — диабет, болезнь басов, возникающая в расцвете творческих сил, как произошло и с Шаляпиным. Чем Федор Иванович только не лечился — лекарствами по рецептам дорогих врачей, народными советами, диетой, примочками и припарками, даже дрова колол перед обедом, ничего не помогало. Голос его стал усыхать, изменился тембр, пропала широта. Болезнь вынудила певца постепенно отказаться от участия в операх, где партии его героев требуют наибольшей отдачи — «Борис Годунов» и «Фауст». С горечью однажды признался он другу Коровину: «Костя, диабет неизлечим!» Такая же судьба постигла и другого певца Большого театра — Алексея Филипповича Кривченю, незабываемого Хованского в одноименном фильме-опере. Кривченя, узнав о настигшей Петрова «сладкой болезни», все подтрунивал над ним: «Что ты, Ваня, все жалуешься на какой-то диабет? У меня вот ничего нет». Шутки ушли в сторону, когда у Кривчени тоже нашли высокий сахар, он ушел из Большого в 1962 году, в 52 года.

Максим Дормидонтович Михайлов переносил болезнь чрезвычайно тяжело: «Он сам себя колол. Говорил Петрову: “Если где нельзя раздеться, я прямо через штанину хлоп!..” Потом ему ампутировали ногу. Он жил в соседнем подъезде, и я его навещал. Уходил я домой подавленным. “Ваня, — сетовал Максим Дормидонтович, — посмотри, что со мной сделала судьба. Лет пять назад я плюнул бы в лицо тому, кто мне сказал бы, что со мной будет такое”. Он почти совсем ослеп, вторая нога уже не двигалась…» С мучительной смертью Михайлова в 1971 году (он умер от гангрены; по благословению патриарха Пимена певца хоронили в облачении протодьякона) вокальная династия не прервалась — его сын и внук тоже пели в Большом театре…

Жители домов Большого театра, сосредоточенных в самом центре столицы, могли встретить друг друга не только во дворе, на улице, у гаража своей новой «Волги», но и в окрестных магазинах, ресторанах (в том же «Арагви» или Доме актера), в кафе гостиницы «Националь», повара которого готовили фирменный яблочный пирог-пай, а также чудесные эклеры и вкуснейшие слоеные пирожные — все это можно было заказать навынос. А еще здоровались у Елисеева (старые москвичи говорили именно так: пойду к Елисееву, а не в Елисеевский). Вспомним, что Максим Михайлов однажды прикупил китайских консервов именно в этом магазине, любимом им еще с тех времен, когда он пел в храмах. А в послевоенную эпоху в Елисеевском к услугам народных и заслуженных артистов был предоставлен «стол заказов», где можно было получить по предоставленному списку вкусные дефицитные продукты. Для простого советского зрителя заказ, полученный к празднику Первомая, состоял из гречки, батона колбасы варено- или сырокопченой, пачки масла сливочного, венгерского цыпленка-бройлера, банки импортного зеленого горошка или маринованных огурцов и помидоров, сгущенки, банки шпрот, тушенки, растворимого кофе (в круглой коричневой банке — потом очень подходила для гвоздей), пачки индийского чая со слоном, иногда давали и баночку красной, реже черной икры. А для артистов Большого театра сей ассортимент был ежедневным и дополнялся балыком, крабами, ветчиной, анчоусами, финским сервелатом и импортной выпивкой.