Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Дача театрального “мастера искусств” с крупным именем. Там есть кроме “мастера”, очень, правда, занятого, пожилая, ничем не занятая жена и у них двадцатилетний сын. Почему она не видит, почему может выносить рядом с собой эти жалкие отрепья, эту босоногость детей своего сторожа. Что случилось с ней, откуда эта слепота и жестокосердие? По виду это обыкновенная, туповатая женщина, но совсем не злая, скорее добродушная… И все они — мастера и мастерицы искусств — почему из года в год могут выносить рядом со своими палаццо полуразвалившуюся хибарку, где живет бухгалтер их конторы (Екатерина Андреевна Дорина). Время от времени она говорит на собраниях о том, что у нее дует из-под пола, что дымит печь, что картофель в большие морозы этой зимы промерз насквозь в комнатушке, где она спит. В ответ кое-кто сентиментально жалеет, кое-кто обещает (ложно) предпринять меры, но большинство отмалчиваются. А ведь большинство не злые люди и не все поголовно скряги».

Так писала в дневнике поэтесса и переводчица Варвара Малахиева-Мирович 15 июня 1940 года. Свидетельство интересное и оставлено нам современницей Чехова и Льва Толстого, у которого она еще и успела взять перед смертью интервью в Ясной Поляне — а следовательно, имела представление об уровне жизни мастеров искусств подлинных и мнимых и могла сравнивать божий дар с яичницей. Обозначенный контраст повседневной жизни, конечно, очевиден и со всей ясностью иллюстрирует кастовость советского общества, в котором деятелям культуры было отведено весьма определенное место по культурному обслуживанию сначала власти, а потом уже измученного ею населения. А бухгалтер и сторож дачного товарищества из другой касты, потому и живут в нищете (и еще долго будут жить так). Но и эта каста из обслуги, только другой, обхаживающей как раз самих артистов.

Примечательно, что Шаляпин как-то не стремился проводить досуг с коллегами по театру, предпочитая отдыхать на даче во Владимирской губернии с близкими ему по духу друзьями-художниками, дача была большая, с тремя десятинами земли в придачу: «Втроем строили мы этот деревенский мой дом. Валентин Серов, Константин Коровин и я. Рисовали, планировали, наблюдали, украшали. Был архитектор, некий Мазырин (автор Мавританского замка на Воздвиженке, помните? — А. В.

). А плотником был всеобщий наш любимец, крестьянин той же Владимирской губернии — Чесноков. И дом же был выстроен! Смешной, по-моему, несуразный какой-то, но уютный, приятный; а благодаря добросовестным лесоторговцам срублен был — точно скован из сосны, как из красного дерева». Приезжал на дачу и Горький, разглагольствовавший о том, как плохо убивать животных для еды — кур, коров, свиней, правда, от вкусного обеда не отказывался.

В советское время с пиломатериалами и прочими строительными аксессуарами было сложнее. Ростропович с Вишневской, к примеру, для своей жуковской дачи все тащили из-за границы, даже крышу из Голландии привезли, не говоря уже о немецкой краске, которая почему-то отказывалась выцветать на солнце из года в год. Наша, отечественная краска превращалась из синей в голубую всего за одно лето, а вот импортная была как новая пять лет кряду. А еще у них на даче было два холодильника — проговаривается Галина Павловна в мемуарах. Даже странно такое читать: во-первых, нескромно, ибо даже в 1960-е годы не у всех москвичей в квартирах стояли холодильники (если, конечно, они не пели и не танцевали в Большом театре). А во-вторых, это где же столько продуктов взять, чтобы наполнить ими не один, а два холодильника? Тем более что Александр Солженицын, поселившийся в гостевом домике на даче у Вишневской и Ростроповича, питался отдельно, вареной лапшой и капустой. Скромный человек[101]

.

Ирина Архипова, сама архитектор по первому образованию, — но до «некоего» Мазырина ей было, конечно, далеко — тоже задумала выстроить на своей даче терем-теремок (здесь русский дух, здесь Русью пахнет!). Но скоро только сказка сказывалась. Процесс «доставания» вагонки и бруса отнял у певицы немало времени и сил, видно, «добросовестных лесоторговцев» большевики всех извели. Постройка дачи была сродни восхождению на Эльбрус: чем выше нужен дом, тем более высокие кабинеты необходимо было открыть. Ленинскую премию или иной орденок было получить легче, чем разрешение на любую постройку, выходящую за рамки многочисленных запретов, — мансарду, террасу, второй этаж и т. д. Кажется, что советская власть только тем и занималась, что, оправдывая свое существование, изобретала всевозможные бюрократические инструкции, не позволявшие людям улучшать свою повседневную жизнь на той же даче: забор не выше метра, и только из сетки (а еще поди достань ее), каменный подвал нельзя, балкон — ни в коем случае. Измотанные издевательствами люди, преодолевшие эти глупые препоны, чувствовали себя героями, прожившими жизнь не зря.