Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Другая версия гласит, что Лемешев показался после спектакля и, увидев промокшую под дождем толпу женщин, обратился к ним с сочувствием: «Ну что же вы, совсем отсырели!» А вот и еще один вариант, наш, московско-топографический: «сырихи» тусовались у магазина «Сыр» на углу улицы Горького и Георгиевского переулка (сыра теперь много, а вот магазин куда-то исчез). Это был весьма удобный наблюдательно-сборный пункт, расположенный по дороге от Большого театра до квартиры тенора В магазине «Сыр» поклонницы проводили рекогносцировку местности, сверяли часы и строили планы на каждый день: как и чем еще достать и взбесить своего кумира. Здесь была своего рода информационная биржа или штаб, куда стекались подробнейшие сведения о повседневной жизни Лемешева. Сведения эти помогали «сырихам» следить за каждым шагом и даже чихом певца, расставлять посты по городу, «передавать» своего любимца друг другу словно эстафетную палочку. А ведь интернета и мобильных телефонов тогда не было — только городские телефонные будки, к которым нередко извивались очереди и в 1930-е, и в 1950-е годы, ибо даже домашние телефоны стояли не у всех.

Ну и, наконец, четвертая версия — в том самом магазине Лемешев покупал любимый сыр — то ли костромской, то ли пошехонский (с синими циферками на корочке), приучив к этому сорту поклонниц. Помимо сыра, лемешистки-фетишистки старались стащить на память любую вещь певца, хоть кусок галоши (тогда они были в моде), хоть пуговицу. А какую радость приносили им откушенные конфеты: Лемешев, гуляя по Тверскому бульвару с женой, заворачивал их обратно в фантик и бросал за спину, где их сразу подбирали фанатки. Они обзаводились морскими биноклями и подзорными трубами, чтобы, забравшись на крышу противоположного дома, наблюдать за окнами его квартиры. Так однажды «сырихи» увидели ссору между Лемешевым и Масленниковой, за что и решили наказать последнюю двумя мешками меди. Могли и поколотить, ведь сил и ловкости им было не занимать — как-то безумная «сыриха» забралась по водосточной трубе в надежде увидеть певца, хорошо, что прохожие вовремя вызвали пожарную машину с лестницей.

Денег фанатки не жалели, особенно на цветы, ежегодно 10 июля — в день рождения Лемешева — уставляя весь подъезд дома с первого до последнего этажа корзинами с розами, пионами, лилиями. Та же картина была и в дни премьер в Большом театре, когда пел Сергей Яковлевич. Девушки-поклонницы пристально наблюдали за физической формой кумира, отмечая, например: «Он опять здорово потолстел» или «Лемешев опять похудел, стал лучше и моложе. Парик у него новый. Застольную он пел хорошо», «Лемешев куксился и чуть ли не плакал», «Он увидел корзину цветов и надулся». Аккуратно велся и подсчет аплодисментов: «После первого акта вызвали шесть раз. Причем кричали Масленниковой больше, чем Лемешеву. Вызывали много и долго. Когда бросили первый букет (очень хороший), то слева стоял Селиванов. Он поднял и хотел отдать Масленниковой, но сверху кричали: “Лемешеву!” Она отрицательно покачала головой и не взяла. Второй букет упал к ногам Лемешева. Он поднял и вложил ей в руки, что-то сказал. Она взяла без звука. Было идеально, когда они выходили вдвоем». Попробовал бы Селиванов не отдать цветы…

Малейшее изменение настроения певца, его капризы также не оставались не замеченными поклонницами. Например, однажды в четвертом акте «Травиаты» во время традиционного поцелуя Альфреда и Виолетты кто-то очень сильно чмокнул губами на весь зал: «У некоторых получилось впечатление, что это они так громко поцеловались. Весь зал, конечно, захохотал, весь оркестр пришел в волнение, даже Сахаров растерялся и перестал дирижировать. Разумеется, что после IV акта все хорошее настроение у Лемешева пропало. Вышел два раза со страшно рассерженным видом, и спустили занавес. Публика пришла в отчаяние и минут двадцать хлопала перед закрытым занавесом, но он не вышел. Здорово учит. Ну, что ж, в следующий раз этого не повторят». Так Лемешев их воспитывал.

А вот проводы певца после концерта на Большой Никитской: «Около ворот консерватории творилось что-то дикое. Поперек трамвайной линии стояла машина, вокруг машины огромная толпа, занимающая всю мостовую. Трамвай не может проехать и отчаянно звенит. Потом вагоновожатый узнает, в чем дело, и успокаивается. Лемешев, прикладывая титанические усилия, влезает в машину. Шофер гудит и едет прямо на толпу. Машина берет полный ход, за ней под громкий хохот публики бегут три девицы и какой-то парень с длинными ногами. Божественно!!!»

Многочисленность лемешисток позволяла им брать театр в круговую оборону, не позволяя певцу уйти из театра незамеченным: у каждого подъезда они выставляли свой пост. Из какого бы подъезда ни выходил Лемешев — из шестнадцатого или шестого, — толпа ждала его везде. Одна из лемешисток, обладавшая якобы экстрасенсорными способностями, постоянно предсказывала номер подъезда, из которого должен выйти всеобщий любимец, — и все устремлялись туда. Особо невоздержанные падали без чувств, увидев знакомый профиль тенора.