Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Борис Покровский в 1944 году ставил «Евгения Онегина»: «Никому не было дела, что в течение трех часов, пока продолжалась репетиция, вокруг театра ходило множество женщин в странно деловом, возбужденном состоянии. Намеками, одним им понятными, заговорщицки перемигиваясь, они передавали друг другу сведения о том, что “Он здесь. Репетирует. Репетиция идет три часа”. “Раньше Он не освободится”. “…Этот презренный Покровский роет землю”. Кто-то бежит по домашним делам, заручившись обещанием, что ему сообщат по телефону, “если что изменится”. Задача состоит в том, чтобы узнать то, чего не знает сейчас и сам Лемешев, а именно — через какую дверь он выйдет из театра. Ко времени окончания репетиции обстановка накаляется. У одного из подъездов театра собирается толпа (человек двадцать женщин и два-три мужчины) встречать кумира. Вдруг что-то случается, и все стремглав бегут к другому подъезду, огибая здание театра. Каждому кажется, что он занят самым важным в мире делом. Они должны встретить Его и по возможности проводить до машины. Возникает конфликт, и толпа разделяется по признакам разных предчувствий. Одни считают, что Он выйдет через 15-й подъезд, другие, что через 1-й. Показывается театральный автомобиль, однако шофер не подтверждает, что приехал за Ним. (Ох, уж эти шоферы!) В машину садится уважаемый человек, но совсем не Он. Толпа теперь уже в 30–40 человек несется к другому подъезду. Дверь заперта. “Ловушка! Это они нарочно заперли. Но не на тех напали!” Вырабатывается новый план. Одна группа остается у 1-го подъезда, другая — у 15-го. Третья стоит на углу, четвертая делает перманентные круги вокруг театра для связи всех подгрупп. О Боже!».

В 1937 году забавный случай[104]

 произошел с Михаилом Булгаковым, работавшим в Большом театре либреттистом. После вечернего спектакля — давали «Травиату» — он вышел из подъезда к ожидавшей его директорской машине, в шляпе и плаще, но пройти не смог: с криками «Вы Лемешев? Вы Козловский?» наперерез писателю бросилась толпа девушек. Слава богу, он был всего лишь Булгаковым. Тем не менее «на машину навалилось столько народу, что стало страшно», — запомнила супруга писателя.

«Слушала Лемешева в концерте. Все-таки у этого человека есть душа — душа русская, которую он вкладывает в свое пение. Так не поет ни красавец-исполин Рейзен, ни сладенький Козловский, никто из нынешних певцов. Выходит маленькая, почти невзрачная фигурка, вынимает записную книжку, незаметно кивает головой пианисту, приготовляется петь и, наконец, начинают литься звуки. Голос его не так силен, как мягок, нежен, обволакивает и чарует тебя… Вредно слушать Лемешева! Ужасно страшно хочется уметь петь, уметь рисовать картины голосом, уметь творить при помощи голосовых связок. И вот думаешь: будет у тебя препаршивый голос, все будут уши затыкать, а ты сама будешь уверена, что голос твой чудесен. Есть ведь такие певцы» — из дневника лемешистки Киры Головко, 16 марта 1937 года. Она же, в июне 1938 года, перед концертом: «Увидим близко нашего Соловушку. Хочется с ним познакомиться. Душечка Лемешев». Студентка Головко извела тонны бумаги, размышляя над самым главным вопросом своей жизни — написать ЕМУ письмо или нет? А вдруг ответит? А если нет? А как подписать у него фотографию? В будущем Головко станет старейшей артисткой МХАТа и адмиральшей (то есть женой адмирала Арсения Головко).

Нездоровое поведение поклонниц, выходившее за рамки приличия, привлекло к себе внимание советских кинематографистов еще в 1940-е годы, когда на экране появился фильм «Воздушный извозчик». Один из героев кинокомедии — сладкоголосый тенор Ананий Павлович — не знает, как скрыться от вездесущего ока озверелых любительниц его творчества, готовых разорвать на куски если не его, то его одежду. Болезненность самого этого явления — поклонения оперным идолам — проявлялась и в том, что они выказывали свою любовь не тайно, а намеренно громогласно, словно провоцируя кумира на истерику, которая иногда у него случалась. Нормальный человек вряд ли способен выдержать круглосуточное внимание к своей персоне. А частная охрана популярным артистам тогда не полагалась. Только государственная, да и то в товарном вагоне по маршруту Москва — Воркута. Чтобы обнаружить себя, лемешистки таскали с собой патефон. Когда Лемешев с Кудрявцевой купили дачу, то уже на третий день услышали из леса «Сердце красавиц склонно к измене» — арию Герцога из «Риголетто» — и здесь достали! Поклонницы построили рядом с дачей шалаш и жили в нем все то время, пока Лемешев отдыхал на природе.