Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Инна обожает Мантуана Мантуановича, но ничему у него не учится. Мантуан Мантуанович трудолюбив, а Инна к своей работе относится весьма равнодушно. Каждая новая роль для него — это искание, каждый спектакль, пусть даже тридцатый, сороковой, вызывает у него настоящее творческое волнение. Это и понятно, ибо он любит искусство и преданно служит ему. А Инна в театре не видит ничего, кроме аплодисментов. Она кричит “брависсимо” и коллекционирует фотографии артиста. Инна вырезает их из газет и журналов, покупает у фотографов и билетерш, меняет. Фотографий у нее уже столько, что ими можно обвесить всю квартиру. Но Инна не развешивает их. Она боится воров.

— Вы знаете, — сказала нам член редколлегии стенгазеты “За каучук” инженер Каплинская, — эти фотографии коллекционируются наподобие почтовых марок. У Инны есть даже уникальные экземпляры. Например, Мантуан Мантуанович в зубоврачебном кресле. За этот снимок Инна отдала новое шелковое платье».

А тем временем за перевоспитание «сырихи» взялся комитет комсомола. И что с ней только не делали — отправили учиться в вечернюю школу, записали в литкружок, наконец, заставили подать заявление с просьбой принять в члены ВЛКСМ. Поначалу вроде исправилась, но как только начался новый сезон в Большом театре, она вновь пошла по кривой дорожке на любимое «Риголетто» с Мантуаном Мантуановичем, всех поклонниц которого Семен Нариньяни уподобляет религиозной организации:

«В театральном подъезде несколько сект. Одна утверждает, что самую высокую ноту среди теноров берет Мантуан Мантуанович, другая заявляет, что Лоэнгрин Лоэнгринович, а третья с пеной у рта доказывает, что лучший тенор — Берендей Берендеевич. Секты воюют между собой, интригуют, аплодируют одному артисту, шикают другому. Комсомольцы института установили, что члены этих сект дежурят не только в театральном подъезде. Они выставляют свои пикеты и у подъездов домов, где живут артисты, около кафе, где те бывают. “Одержимые” докучают не только артистам, они не обходят своим вниманием и членов их семей.

— Мы решили развести Мантуана Мантуановича с женой, — заявляет Инна. — Это был неудачный брак. Она его совсем не понимает.

— Да с чего вы это взяли?

— Так сказала нам лифтерша.

Инну и ее подруг вызвали в комсомольский комитет, предупредили. Но девушка и на этот раз не сделала для себя нужных выводов. Наоборот, в своем дневнике Инна с гордостью записала: “Пострадала за Мантуана Мантуановича. Получила по комсомольской линии строгий выговор с предупреждением”».

В конце концов, Инну уволили — на две недели она уехала в Ленинград, вслед за Мантуаном Мантуановичем, отправившимся петь в «Риголетто». Из комсомола ее погнали. Жанр советского фельетона предусматривал в конце и конкретные указующие выводы из ситуации. Здесь вывод был таков: «У Шаляпина тоже были поклонницы. В эту категорию театральных кликуш входили истеричные гимназистки, богатые бездельники и всякие прочие представители так называемой “золотой” молодежи. Но ведь сейчас другое время… А что если комсомольскому комитету Большого театра взять и собрать всех завсегдатаев театрального подъезда и объяснить им, что коллекционирование фотографий и калош никакого отношения к искусству не имеет, что это самая настоящая блажь, достойная истеричных гимназисток, а не советских девушек. А докладчиком на это собеседование следовало бы пригласить такого авторитетного в театре человека, как Мантуан Мантуанович. Кто-кто, а ведь он испытывает больше всего неудобств от чрезмерного “обожания” со стороны секты “одержимых”».

Фельетон был опубликован в 1951 году в «Правде», и ряд фактов в нем явно укладывается в биографическую канву Лемешева — развод с Масленниковой и поездки в Ленинград, где он познакомился с Кудрявцевой, на которой вскоре и женился. Но вряд ли Сергей Яковлевич стал бы выступать на комсомольском собрании, укоряя «сырих» за навязчивость, вот если бы это были поклонницы Ивана Семеновича… Но его биографии фельетонист коснулся уже в следующем своем сочинении, о котором мы подробно рассказали во второй главе.