«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Боюсь только, что, высказав с полной искренностью мое (очень высокое) мнение о Вас, я эту небольшую статью написал бы в мрачном тоне: настроение у меня становится с каждым днем мрачнее. Просто не могу читать газеты, - такое море зла разливается по миру со всех сторон и особенно с одной, восточной. Добавьте к этому личные предчувствия всяких несчастий. Есть ли это у Вас?

Шлю Вам самый сердечный привет и лучшие наши пожелания.

Ваш М. Алданов

Разумеется, к Вашему дню рождения может быть только объявлено о сборнике: выйти так быстро он не может.

Вчера прочел в «Н.Р. Слове» (13.III) первую вкладную страницу «Лиги»[614].

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-15.

В.А. Маклаков - M.A. Алданову, 23 марта 1949

23 Марта 1949

Дорогой Марк Александрович,

Буду отвечать Вам по пунктам, лаконическим слогом. Чтобы Вы разобрали.

Желаю ли я, чтобы Вы написали предисловие.

Расскажу, что было. Здесь затеяли праздновать мой «юбилей». Этому я решительно воспротивился. Мне претит быть предметом чествования или предлогом для этого. Когда же предложили издать мои речи, это меня самого заинтересовало, и я обещал им помочь (говорю - им, хотя не знаю, кто этим орудует, и они мне не говорят), но при условии, чтобы не вышло, будто делаю это сам. Это было бы тоже слишком самонадеянно. Я старался припоминать, что бы можно было печатать и где это найти. Оказалось очень немного. Но меня просили написать предисловие. От этого я по тем же причинам категорически отказался; но припоминаю, что Вы мне как-то сказали, что готовы бы были написать мой некролог. Я и сказал им proprio motu, вот если бы М.А. это сделал (т. е. предисловие) - я был бы очень доволен; ведь Вы знаете, как я Вас ценю. На это мне ответили, что с Вами об этом уже сами говорили. Вы видите, что на первый Ваш вопрос ответ дан уже давно.

Второе: биографические сведения.

У меня нашлась копия того, что я как-то по просьбе Кизеветтера[616]

послал ему для пражского архива. Но это кончается 1907 г., когда я был выбран в Думу. Я об этом мог бы очень долго и интересно рассказывать; моя сестра даже лучше меня помнит наши знакомства и т.д. Об одной нашей мачехе[617] и о том, что она внесла в нашу жизнь, я мог бы говорить вечерами. Но для предисловия едва ли это Вам нужно. А писать без надобности моим почерком - тяжело.

3. Получить текст моих речей.

Тут самое трудное. Даже «напечатанных» речей я в России не собирал и не хранил. Некоторые печатались в сборниках; у меня они были, но все остались в России. Я и не помню теперь, что там было. Сборников под заглавием «Судебные речи» - было немало. Никогда я не просил меня там печатать, и это делали без моего ведома; не помню сейчас, какие речи там были напечатаны. Был журнал - «Судебные драмы», который издавал в Москве Л. Снегирев[618]. Очень был бы рад его получить. Там, между прочим, была напечатана моя речь, которая сразу мне сделала имя[619]. Помню, что суд вызвал меня в кабинет и за мою речь меня благодарил. А Гольцев[620] в «Курьере» ей посвятил фельетон

[621]. Это дело было о злоупотреблениях в Московском Северном Страховом Обществе, где Ф. Плевако[622], вызванный на Кавказ за 2 дня до дела, навязал мне своего клиента. Была там и одна речь, сказанная в Царицыне (Сталинграде), не помню имени; защищал жену, убившую мужа. Но это все недоступно.

Здесь из судебных речей я мог только найти речь о Выборгском воззвании[623], об аграрных беспорядках в экономии Вел. Кн. Сергея Александровича[624]. Это очень удачная речь.

Есть еще дело Бейлиса[625]; его они не собираются печатать. Слишком длинно. Разве реплику; это у меня есть.

Есть еще, о чем я им не сказал. Речь в защиту Голева

на процессе Алчекских [так!] в Херсоне в 1903 г.[626] В этой речи 15 стр.; не думаю, чтобы она была интересна для того, кто не знает всего дела.

Не успели переписать второй половины письма; надеюсь на Вас и посылаю в подлинном виде[627].

Итак, посылаю Вам из того, что собираются печатать:

а) речи судебные и Долбенковское дело;

б) речь в Думе, кот. была цензурой выпущена, 3 ноября 1916 г., когда мы валили Штюрмера[628]; тогда же Милюков (5 ноября) говорил свою знаменитую речь «глупость или измена»[629].

Я не знаю, собираются ли они печатать мои статьи напечатанные, хотя вначале они были сказаны как речи. Их довольно много; я думал, что если Вы вообще будете мной заниматься, то Вам может быть интересно их прочесть, даже если в Сборник они не войдут. Это две речи о Толстом, сказанные еще в России.