«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Я рад, что в общем Вы в Марли, насколько я мог понять по Вашему письму, чувствуете себя не худо. Вы говорите, что стал хуже Ваш слух. Действительно, я и теперь кое-что не разобрал, но не скажу, чтобы это Ваше письмо было менее разборчиво, чем те, которые Вы писали в прежние годы.

Тем более рад оптимизму Аджемова, что прежде, помнится, он считал войну неизбежной. Думаю, впрочем, что кроме Политбюро и верховного советского командования никто (даже Труман) не может знать, будет ли война. Мне наиболее успокоительным кажется один факт: удар был нанесен в Корее, а не в Персии. Ведь в Корее никаких богатств нет, она сама по себе ничего не дает. На Бл[ижнем] Востоке же можно было бы получить нефть, т. е. самое главное. Если Москва решила нанести удар в Корее, то, думаю, потому что в нефтяных странах никаких «северных корейцев» для успешного похода нет: там поэтому пришлось бы посылать собственные войска, т. е. начать мировую войну. В Корее же можно было попробовать: нельзя ли еще продвинуться, не рискуя мировой войной? Из этого как будто следует, что они пока мировой войны не хотят. Однако это не очень надежное рассуждение.

Жаль, что Вы не повидали Николаевского. Он многое мог бы рассказать и о Берлине, и о Нью-Йорке.

Дальнейшее в письме этом конфиденциально. Прошу Вас никому об этом не говорить. Я прочел «Возрождение» и рецензию Иванова еще до получения Вашего письма, - получаю журнал по абонементу. Если я правильно разобрал Ваше слово, Вы говорите, что были «ошеломлены» этой рецензией. Я могу столько сказать, что мне она была так же неприятна, как непонятна. Непонятна и по ее существу, и в связи с Мельгуновым. Мы с ним, несмотря на политические расхождения, тридцать лет в дружеских или во всяком случае в очень добрых отношениях; были членами одной партии (нс.[827]

). Он печатает, однако (правда, с оговоркой) статью, в которой меня обвиняют в чем-то вроде русофобии, в желании опорочить все русское прошлое[828]

, в частности Александра II и его эпоху!! «Истоки» до русского издания вышли на нескольких иностранных языках, и я не раз в иностранной критике встречал обратный упрек: упрек в том, что я идеализировал Александра II и вообще все русское изобразил в гораздо более благоприятном свете, чем запад, чем Вагнера, Маркса, Третью республику. Упрекам в «русофобии» подвергались Бунин и, кажется, Ключевский, чтобы не восходить к Гоголю. Мне очень далеко и до Бунина, и до Ключевского, и тем более до Гоголя. Тем не менее упрек этот мною заслужен не больше или, скорее, еще меньше, чем ими: в «Истоках» вообще нет ни одного русского «отрицательного образа». Александра II я изобразил и с уважением, и с большой симпатией, и вовсе не как «доброго и пустого малого»! Цитаты придуманы по очень простому приему (Ивановым). У меня естественно высказываются отзывы об Александре II разными действующими лицами. Есть отзывы восторженные (госпожа Дюммлер), есть отзывы чрезвычайно положительные (Муравьев), есть отзывы отрицательные (революционеры). Казалось бы, что это естественно, - не может же революционер хвалить царя. Однако Иванов все отрицательное вообще приписывает мне. «Алданов говорит»! Мой «порт-пароль» и Мамонтов (который сам себя у меня в романе называет пигмеем), и Клемансо в своем суждении о людях, и даже немецкий коммерциенрат, - хоть всякому добросовестному читателю должно было быть ясно, что я никак не отвечаю ни за Клемансо, ни за постоянно меняющиеся мысли Мамонтова. Не стоит касаться того, что упрекает меня в неуважении к человеку, к прошлому России и т. д. человек, написавший чисто

нигилистическую книжку о «распаде атома»[829], стихи «Хорошо, что нет царя, Хорошо, что нет России, Хорошо, что Бога нет»[830], и, вдобавок, б[ывший] сотрудник «Советского Патриота», перекочевавший в «Возрождение». Конечно, его рецензия была исключительно продиктована желанием сделать мне неприятность (он ее, не скрывая, и сделал). Чем это желание объясняется, - не знаю: он от меня ничего кроме добра никогда не видел. Но он такой человек. Что мне в его похвалах? Если б он назвал мою книгу бездарной, я почти не огорчился бы. Но полное искажение смысла и духа моей книги, появляющееся в журнале Мельгунова, мне тяжело. Правда, Сергей Петрович сделал оговорку. Однако, во-первых, из нее неясно, к чему она относится. Во-вторых, он может быть когда-нибудь напишет об «Истоках», а может быть и не напишет, или очень нескоро. В оговорке и он делает мне комплимент: я будто бы лучший из нынешних русских беллетристов. Это тоже неверно: лучший современный русский писатель, конечно, Бунин, а я и на второе место не претендую и не имею права. Мельгунов мог бы никаких комплиментов мне не делать - и мог бы не помещать рецензии на несколько страничках, искажающей, извращающей книгу, над которой я работал пять лет.