Каким образом их поженили, знает разве что сам Бог, но, видимо, кто-то очень хорошо постарался объяснить этим двум недалёким молодым людям, что молодожёны должны делать ночью. А может, им вообще ничего не объясняли – природа сама взяла своё. Но как только наступала ночь, из комнаты, где поселились молодые, а они поселились в доме родителей Арончика, раздавались такие охи и стоны, что просыпался почти весь дом. Бейлу и Мендела это даже радовало: за криками новобрачных не было слышно того, что творилось на кухне! Малыши спали в дальней комнате и, набегавшись за день, не проснулись бы, даже если бы взорвалась бомба. А вот Арончик с бабушкой Миндл спали за стенкой от квартирантов, просыпались от этих криков и засыпали только тогда, когда засыпали молодые. Бабушка всё прекрасно понимала, а вот Арончику нужно было как-то объяснить, что там происходит. И тогда находчивая бабушка Миндл стала придумывать истории про страшного ФИНИНСПЕКТОРА, который пытает молодых людей, чтобы они рассказали, кто в этом доме шьёт валенки. Таким образом, она убивала двух зайцев: Арончик чётко знал, что какой бы фининспектор не пожаловал в их дом, о том, что родители шьют валенки, нужно было молчать намертво, как молчат замученные «герои» из соседней комнаты. И во-вторых, он почти не обращал внимания на их чудачество, поскольку героизм затмевал неприязнь и брезгливость. К тому же бабушка строго-настрого запретила Арончику спрашивать о пытках этих двоих, ссылаясь на то, что это тайна и что если фининспектор узнает, что Арончик спрашивал о нём, то он наведается и к Арончику.
Почему все в доме терпели эту пару? Потому что богатый папа новоиспечённого мужа платил хорошие деньги за комнату, и эта плата была гораздо больше того, что зарабатывали Бейла и Мендл вдвоём в артели.
Поскольку пара была еврейской, Мойше иногда ходил в синагогу, где его вызывали к Торе. Тоже иногда. За деньги папы. Когда он выходил из синагоги, возле ворот его всегда ждала Хана в белом платье. Это было свадебное платье Ханы, и она его надевала на Шаббат, чтобы встретить мужа из синагоги. Так они и шли по улице, смеясь и подначивая друг-друга, а за ними бежала толпа мальчишек и, крича вслед: «Свадебный калач! Свадебный калач!», бросали в молодую странную пару камни. Ни увещевание мам, ни угрозы отцов не помогали: на улице то и дело раздавалось «Свадебный калач» и вслед за детскими выкриками сыпались проклятия Ханы на детей и их родителей.
Бабушка Миндл была доброй женщиной и решила взять шефство над Ханой. Как-то утром бабушка принесла гуся. Этого гуся только что зарезали, и он был ещё тёплым, когда бабушка положила гуся перед Ханой и спросила:
– Скажите но мне, Хана, ви можете сделать гуся?
Да, именно так: «сделать гуся». Это означало, что гуся нужно ощипать, распотрошить и разрезать на части.
– Конечно, бабушка Миндл. Кто не может сделать гуся, я вас спрашиваю?
Бабушка оставила Хану и гуся на кухне и вышла во двор. Через некоторое время, когда бабушка вернулась в дом, она почувствовала, что с кухни идёт странный запах. На кухне уже стояли все в полном составе: Бейла, Мендл, дети и муж Ханы. В огромной кастрюле варился неощипанный гусь, да к тому же с потрохами и жиром, таким, как он был, когда его принесла бабушка Миндл. Жир с гуся растопился и вонь от перьев пошла такая, что дышать в доме стало невозможно.
– Хана! – закричала бабушка Миндл. – Вы же сказали, что только дурак не умеет «сделать гуся»!
– А что ви имеете против? – спросил молодой муж.
– А ви что, будете есть этого гуся? – спросила мама Бейла.
– Конечно! – гордо ответил сын богача…
Бабушка с мамой сняли кастрюлю с печи и сделали что могли: половину гуся очистили, половину выкинули.
То, что Хана не могла готовить, – с этим ещё можно было как-то смириться. Богач доплачивал приличные откупные за пансион, и Бейла терпеливо готовила на всю семью плюс ещё два рта. Но Хана категорически отказывалась мыть посуду. Бабушка Миндл, ругаясь и проклиная богача, его маму и весь его род, собирала грязную посуду в тазик и тихонько её мыла.
Самое страшное случилось тогда, когда всем стало понятно, что молодая пара ждёт ребёнка. У мамы началась паника, папа пошёл к богачу отказываться от денег, а бабушка причитала, что Всевышний за что-то наказал их семью и скорее всего это за подпольный бизнес с валенками. Связать живот Ханы и валенки Арончик никак не мог, но он понял это так: от пыток у Ханы образовалась на животе опухоль, которая всё время росла. Так что он ещё больше зауважал Хану и её мужа. Один раз мальчик даже подошёл к маме, которая ни сном ни духом не знала о бабушкиных россказнях про страшного фининспектора и его пытках.
– Мама, не нужно их выгонять, пожалуйста.
– Почему, Арончик?
– Она ничего не рассказала, понимаешь!
– Кому?
– Фининспектору.
– Что? Мендл! Беги сюда, послушай, что говорит этот ребёнок? Когда здесь был фининспектор, Арон?
– Ночью.
– Ты ничего не путаешь? Ты его видел? Он стоял под окнами? – строго спросил папа.