Предотвращенный Армагеддон Распад Советского Союза, 1970–2000

Но прежде, в самом начале 1980-х, с присущей ему энергией и интуицией Коткин абсолютно вовремя переквалифицировался в специалиста по Восточной Европе. Диссертацию он делал в калифорнийском Беркли, где приобрел стойкое отвращение к богемному левачеству. Своим наставником он выбрал историка советского периода и яркого либерально-консервативного полемиста Мартина Малиа, доказывавшего, что при тотальном уничтожении капиталистических принципов организации экономики и общества никакого социализма с человеческим лицом не могло быть в принципе. Тогда же Стивен Коткин стал учеником Мишеля Фуко, регулярно приезжавшего в Беркли с лекциями. Если к семинарам Мартина Малиа восходит убеждение, что сталинизм был прямым и единственно возможным продолжением курса Ленина на построение военизированного социализма, то к лекциям Мишеля Фуко восходит убежденность в серьезности идейного напора и захвативших советское общество тотальных модернизационных притязаний, позволившая рассмотреть сталинизм как «цивилизацию».

Сегодня Стивен Коткин один из важнейших и своеобразных западных историков СССР, чьи работы на русский язык до сих пор практически не переводились. О причинах гадать не стану — их, судя по всему, много и разных. Представлять Коткина во всей сложности его исторических взглядов нелегко и отчасти даже неловко, тем более что в России у него имеется такой талантливый и влиятельный пропагандист, как Дмитрий Быков. Мне лично кажется, что к Стивену Коткину применимо эдисоновское полушутливое определение гения: 10% вдохновения и 90% потения. Он чудовищно работоспособен, чему порукой сотни страниц научного аппарата, которым снабжены основные монографии Коткина. При написании истории Магнитки он учил японский язык — в порядке отвлечения. Коткин регулярно преподает у себя в Принстоне и при этом успевает летать по всему миру с лекциями, от Стэнфорда до Астаны, от Дубая и Токио до любимой Вены. Поищите в Ютубе видео этих лекций — это виртуозные образцы использования эрудиции, логики и профессорского остроумия. Не ограничиваясь СССР и довоенной Европой, Коткин с соавторами пишет еще и учебник по всемирной истории. Добившись в какой-то момент широкого публичного признания в качестве регулярного автора «New York Review of Books» и «New York Times», Стивен Коткин вдруг начинает тяготиться написанием эссе и рецензий.

В итоге Коткин придумывает себе епитимью на годы вперед — трехтомную биографию Сталина на фоне эпохи, по тысяче страниц в каждом томе²¹¹

. Рецензенты пеняли, как мало Коткина интересует дореволюционная молодость Сталина. Но что писать о гонимом грузинском публицисте, чья биография до 1917 года не представляла ничего особенного на фоне революционного подполья? Зато очень много приходится писать о сдвигах в мировой геополитике на рубеже ХХ века, о возникновении объединенной бисмарковской Германии и вестернизирующейся Японии, войны с которыми приведут в России к двум революциям и далее вплоть до 1945 года будут определять внешний контекст сталинской модернизации. При этом Коткин дает свое предельно жесткое определение модернизации — не рост культурных ценностей, а геополитический императив, обрекающий тех, у кого вовремя не появилось сталелитейных заводов и инженеров, стать сырьевыми колониями тех, у кого уже есть современные заводы и вооружения.

Аскетически непритязательный в быту, наш автор тем не менее знает себе цену и совершенно не стесняется приличий политкорректности. Коткин отличается от большинства западных университетских интеллектуалов не только воинствующим консерватизмом, но и склонностью к полемике, которую он ведет язвительно и азартно. Чего стоила наделавшая в свое время шуму большая статья под заголовком «Trashcanistan (Свалкостан): обзорная экскурсия по обломкам советской империи»²¹²

. Обидев скопом, но по делу новообразовавшиеся государства СНГ и заодно экспертов по демократическим транзитам, Коткин пошел еще дальше в статье «Монгольское Содружество?»²¹³. На сей раз он доказывал с неизменной логикой и эрудицией, что важнейшей в истории человечества была империя потомков Чингисхана. А мы подумали, что СССР? Среди монгольских наследий сегодня, помимо России, также Китай, Индия, Иран, Турция, арабские страны, хотя сама Монголия остается довольно демократичной в своем этническом ядре.