Образцовой мишенью для нападок Пелса стал Ян Вос. Стекольщик, добившийся успеха в качестве поэта и драматурга, он написал ряд популярных пьес, в том числе трагедию в духе Сенеки «Аран и Тит» (1641), а также сценическое действо «Медея» (1667); кроме того, он делал декорации для городских празднеств и на протяжении многих лет входил в число регентов – то есть в правление – амстердамского театра «Схаубург» (Schouwburg)[118]
. Несмотря на всю свою популярность, а отчасти и из-за нее, амстердамский театр испытывал постоянное политическое и религиозное давление, особенно усилившееся после открытия первой общедоступной сцены в 1637 году[119]. Спектакли в старом здании прекратились в 1664-м, а новое здание, торжественно открытое в следующем году (незадолго до смерти Воса в 1667-м), в 1672–1678 годах стояло закрытым из-за давления кальвинисткой конгрегации. Пелс принадлежал к числу тех, кто хотел исправить ошибки прошлого и искоренить пороки как в текстах пьес, так и в постановках, очистив их от скверны. Эта вечная проблема театра принимала в Амстердаме особенно острые формы, так как часть прибыли от продажи театральных билетов направлялась на поддержку благотворительных организаций (городского сиротского приюта и мужской богадельни), попечителям которых полагалось среди прочего рекомендовать уважаемых лиц для попечительского совета театра. Коммерческий успех пьес, подобных сочинениям Яна Воса, неизбежно вызывал положительный отклик в обществе, что весьма и весьма раздражало Пелса и его единомышленников. Когда городскому амстердамскому театру (Schouwburg) вновь позволили открыть двери для публики в 1677 году, причем Пелс стал одним из его регентов, попечители благотворительных заведений уже лишились права влиять на выборы попечительского совета театра. Пелс утверждает в своей поэме, что пьесы Воса с их зачастую вульгарным языком, непристойным сценическим действием и стремлением угождать вкусу публики, а также само новое здание, специально предназначенное для постановки подобных пьес, есть недвусмысленные свидетельства неблагополучия театра. У Пелса был и еще один повод разгневаться, ведь в предисловии к своей «Медее» 1667 года Вос ополчился на горацианские правила сочинения драматических произведений, утверждая, что пьесы, в отличие от архитектуры, не обязаны следовать жестким канонам (на чем настаивал Пелс в своем стихотворном трактате), но должны исполняться не столько для слуха образованных, сколько для глаз «обычной публики», хотя последнее он и не проговаривает непосредственно[120].В поэме, озаглавленной «Битва Природы со Смертью, или Торжество Живописи» (1654), Вос превозносит Рембрандта как первого из череды амстердамских художников; другое стихотворение он посвятил картине Рембрандта, находившейся в одной из амстердамских коллекций. Однако нет никаких надежных свидетельств, которые позволили бы заключить, что драматург и живописец были хорошо знакомы; никаких убедительных параллелей нельзя провести и между пьесами одного и картинами другого[121]
. Пелс обсуждает творчество Рембрандта в трактате о театре, направленном против Воса и его единомышленников, а значит, косвенно возлагает вину за потворство низменному вкусу и на живописца. Интересно здесь само то, по каким признакам художник уподобляется драматургу. Пелс прежде всего озабочен правилами, которым должно подчиняться искусство, и критикует привычки Рембрандта: выбирать простую «земную» женщину в качестве модели, доверять собственному глазу, выискивать костюмы для своих произведений на улицах Амстердама. Свои предубеждения против сценических приемов Воса он распространяет на приемы, бытовавшие в мастерской Рембрандта. В результате проблема, поднятая сочинением пьес для театра, совершает в классицистической критике довольно неожиданный поворот: имя Рембрандта упоминается в дебатах о современном ему театре не иначе как с упором на театральную