Предприятие Рембрандта. Мастерская и рынок

Пелс заводит речь о Рембрандте примерно на середине своего сочинения. К этому моменту он уже изложил историю театра, объявив в заключение, что в Амстердаме сценические постановки неумелы и используются во зло, после чего поделился своими рекомендациями, как создать театр достойный. Затем он настаивает на превосходстве французского театра над испанским и английским и выступает апологетом искусства, создаваемого по правилам: в зодчестве есть свои правила, поучает он поэта, есть они и в пьесах. Пелс подразумевает, что живопись также подчиняется правилам, но Рембрандт – печальный пример художника, который им не следовал. Именно в этом месте Пелс, отдав должное великому таланту Рембрандта, называет его «еретиком (ketter) от искусства», а затем сладострастно перечисляет нарушенные им правила. Неоднократно указывалось, что конкретные обвинения в адрес Рембрандта: «естественность» в изображении женской наготы, пренебрежение перспективой, исторически недостоверные костюмы персонажей, опора не столько на правила искусства, сколько на прирожденный талант, – высказывались Пелсом не впервые. Пелс лишь обобщает и заново формулирует традиционную критику в адрес мастера, прежде неоднократно появлявшуюся в печати. Инвективы Пелса распространяются не только на вульгарного поэта, но заодно и на вульгарного живописца[116]

. Однако совершенно новым является контекст, в котором эта критика высказана, – а именно, трактат о театре. Как Рембрандт вписывается в тогдашнюю дискуссию о театре?

Часто цитируемый фрагмент, в котором Пелс порицает один из ранних офортов Рембрандта за то, что на нем изображено женское тело без прикрас, «обезображенное» следами подвязок, не сводится к выпаду против изобразительного или художественного реализма. В тексте, откуда взят этот фрагмент, ведется критический разбор не подчиняющейся никаким правилам постановочной практики, в качестве примера которой Пелс и приводит облик и поведение этой простой женщины (ил. 66)

. Неприятие «простоты», тяготения к низменному или непристойному, которое демонстрировал публичный театр, было традиционной составляющей так называемого «предубеждения против театра». Хотя, обвинив Пелса, который сам был драматургом, в том, что он разделял «предубеждение против театра», мы зашли бы слишком далеко – судя по его трактату, да и по его ведущей роли в создании общества «Nil Volentibus Arduum», он жестко разграничивал высоконравственное и морально сомнительное, а значит, достойные и дурные пьесы. Большая часть тогдашних дискуссий о том, что́ есть хороший театр, посвящена текстам, языку, композиции и другим подобным вещам. Ради совершенного, гармонично построенного текста пуристы требовали отказаться от всех атрибутов театра и вообще от его зрелищного характера, оставив без представлений широкие массы зрителей, отказавшись от прибыли с продажи билетов и от сочинения популярных пьес, потрафляющих низменному вкусу. Пелс придерживался подобных взглядов, а его трактат описывает положение амстердамских театров в указанную эпоху[117].