Преодоление

В этот же день он получил распоряжение от короля отделить часть войска под началом Мартина Казановского на усиление Жолкевского. Самому же ему с остальными было велено идти к Смоленску на соединение с Ходкевичем.

– Ваше величество, надо послать ещё пехоты! Хотя бы немного! – предложили комиссары. – Роту Кваснецкого! У него четыре сотни! С пушками!

Он согласился и с этим.

Полки же с ним, Владиславом, пошли дальше: к Смоленску, конечному пункту сбора всего войска. Теперь у него осталось всего четыре тысячи человек.

Об этом движении его войска сначала на юг, затем на восток, к Смоленску, лазутчики сразу же донесли князю Дмитрию Черкасскому, под Смоленск. Князь Дмитрий тут же сообщил это в Москву. Оттуда пришёл указ государя: расспрашивать всех пленных о странном метании войска королевича: «Королевич пошёл сперва против турок? Откуда повернул в государеву землю? По чьёму челобитью пошёл? Русские люди били челом?! Кто, кто бил челом?!»… В Москве правительство, обеспокоенное этим событием, искало среди бояр и князей скрытых сторонников королевича.

А в то же время под давлением войск Ходкевича и Сапеги русская армия шестого мая отступила от Смоленска. Отводил армию Михаил Бутурлин. Он, оправившийся от ранения, был назначен командующим армией. Отходила его армия в беспорядке. Это больше походило на бегство. Хотя Бутурлин издал суровый приказ, что за малейшее неповиновение властью, данной ему, будет наказывать смертью.

* * *

Но тут ещё появилась у него, Владислава, очередная головная боль. Он получил из Варшавы, от своих верных людей, тревожное известие. И он тут же попросил передать Адаму, что хочет срочно видеть его.

Адам прибежал, ввалился в его шатёр.

– Вот что пишет Генрих! Читай! – подал он ему письмо.

Адам, прочитав письмо, на минуту задумался. Из письма явно следовало, что кто-то там, в Варшаве, затеял против него, Адама, пакость. Наговаривает на него, чернит его в глазах короля. И король намерен удалить его от двора королевича… Стал он перебирать в памяти своих недругов. Те-то хотят сами занять место подле королевича, добиваются его признательности: подличают, лишь бы отпихнуть его…

– И что ты намерен делать? – спросил он Владислава.

Владислав, не задумываясь, выпалил:

– Едем в Варшаву! Будем защищаться!

Это было обдуманное решение. Он догадывался, что это был кто-то из сторонников Ходкевича или Сапеги… «Литовцы!» – с раздражением мелькнуло у него. Они против всех, кто близок к королю. Хотя бы против того же Мартина Казановского. Если не его очернить, то его племянника, Адама.

– Предупреди всех наших! – попросил Владислав Адама. – Отправляемся в Варшаву! Завтра же! Утром, на заре! Всё! Иди исполняй! – жёстким голосом приказал он ему.

Таким Адам редко видел его.

Он же не просил, а приказывал: своим придворным, товарищам, многих из которых он знал ещё по детским и юношеским годам.

Адам поклонился ему, принцу, своему повелителю, и вышел из шатра.

В этот день Владислав сообщил комиссарам, которые находились при нём, что он уезжает в Варшаву, оттуда уже догонит их. Пусть они ведут полки дальше.

Вызвал он к себе и Якова Собеского. Переговорил с ним на эту тему. Спросил его и о том, что думают и говорят между собой, конечно, не вслух сенаторы. Почему возникла эта история с Казановским Адамом.

Яков объяснил ему ситуацию в сейме. Сообщил, что шляхта в сейме слишком вольна. Говорят всякое, не стесняясь, не задумываясь о последствиях. Поэтому слушать надо не всех. На иных вообще не стоит обращать внимание.

– Болтуны! – лаконично заметил Яков о таких.

Утром Владислав уехал со своими придворными в Варшаву в сопровождении десятка рейтар своего полка. Что было там, в Варшаве, он забудет, наверное, нескоро. Пожалуй, потому, что ему впервые пришлось открыто драться за своих людей, своего человека, преданного ему. И не столько перед сенатом, шляхтой, сколько перед своим же отцом, государственными чинами.

– Не надейся – не поддержу! – сразу же заявил ему отец, как только он предстал перед ним. – Защищай сам!.. Ты сам-то разобрался в этом деле?! Или нет!..

Он же молчал. Слушал, полагал, что так станет яснее общая картина, когда отец в пылу раздражения выложит всё о том происшествии, в котором обвиняют Адама.

Адам же, оказалось, по пьянке хватался за саблю во дворце, недалеко от кабинета короля, вызывал на дуэль своего старого врага, молодого Казимира Зборовского… То, что произошло во дворце, подле кабинета короля, считалось государственным преступлением. И за это ухватились в сейме недоброжелатели короля, раздули…

Затем дня через два был разговор, крутой, с государственными чинами из сейма. На него с обвинениями накинулись, как шавки, крикливые старцы, уже ни на что негодные. Как будто сами они не были молодыми, не делали глупостей!.. Умники! Старичье! Сгнили на корню! Живые мертвецы, а туда же – ещё плюются!..

Оттуда, из Варшавы, он уехал победителем. Так считал он. Он не оставил в беде не только Адама, но и других своих придворных.