Прерванное молчание

Коробки, ящики, стопки старых журналов. Опять коробки, подписанные и нет. Охапки старых газет. Пластиковые контейнеры, перемотанные скотчем. Я стою посреди всего этого хлама и оглядываюсь по сторонам. Я почти готов встретить здесь призрака из своих кошмаров. Сердце, то колотится очень быстро, то вдруг замирает и почти останавливается. Зачем я пришел сюда? Зачем я согласился на это? Зачем согласился рыться в прошлом Джины Стоун? Есть ли здесь что-то для меня? Есть ли здесь что-то обо мне? Джина Стоун, проклятая стерва, ты оставила после себя кучу хлама! Ты оставила после себя кучу старья, которое теперь должна разбирать твоя дочь. Надо было похоронить тебя вместе со всем хламом, который ты складировала на чердаке. Зачем все это было тебе нужно? Почему ты просто не выбрасывала старые журналы или вещи? Почему ты хранила их? Ты смогла выбросить даже собственного сына, а отнести это старье на помойку никак не решалась! Какая же ты дрянь! Но теперь от всего этого нет никакого толку. Теперь от Джины Стоун нет никакого толку. Хотя от нее всегда было мало пользы. Все, что она умела, это молчать и послушно кивать. Мне даже стало легче, когда я узнал, что она умерла. Когда я думаю, что Джины Стоун больше нет, мне становится чуть-чуть легче. Когда я думаю, что она гниет на старом кладбище, меня как будто отпускает. Как будто кто-то ослабляет цепи, сковывающие меня. На самом деле, просто цепи, которую держала Джина Стоун, больше нет. Я думаю, что было бы совсем здорово, если бы она никогда не рождалась. Тогда не родились бы и мы с Дженни, но это было бы не так уж плохо. Иногда я думаю, это было бы даже лучше. Я жалею, что не видел, как ты умерла, Джина.

Я разбираю коробки и старые ящики. На некоторых что-то написано маркером. «Дженни», «Бумаги», «Книги», «Ненужные вещи». Зачем тебе коробка с «ненужными вещами», Джина! Почему ты не выкинула ее так же легко, как когда-то выкинула своего сына? Что за сентиментализм! Что за глупости!

И вот, среди прочих, я нахожу небольшую картонную коробку с надписью «Дэвид». Я застываю перед ней. Я застываю на месте и не могу пошевелиться. Сердце тоже замирает. Мне кажется, я не могу дышать. Дэвид — так звали моего отца. Так звали этого ублюдка. Я смотрю на коробку, и меня охватывает паника. Меня захлестывает страх. Я смотрю на свои руки — они едва заметно трясутся. Я опускаюсь на колени перед коробкой, на которой написано имя моего отца. Дэвид. Можно было написать «урод», «извращенец», «мразь» или «монстр», но она написала «Дэвид». Как мило!

Я сижу перед коробкой и никак не решаюсь ее открыть. Что я могу там найти? Что могла хранить там Джина? Какое наследство папаша оставил мне на этом чердаке? Хотя, возможно, я ничего там не найду. Возможно, там нет ничего, кроме его старой бейсбольной перчатки, пары мячей, которыми он так дорожил, и водительского удостоверения. Возможно, там только журналы и подшивка газет. Я все еще не решаюсь открыть коробку. Дэвид, ты был мерзким ублюдком, и, возможно, после тебя осталась только гниль или горстка червей.

Наконец, я открываю коробку. Я преодолеваю свой страх. Я преодолеваю ступор и панику и открываю коробку. Блокноты, записные книжки, бейсбольные мячи и несколько фотографий. Некоторые в рамках. Некоторые старые и мятые. Некоторые вклеены в маленький альбом. Боже, Дэвид, да ты тоже был склонен ко всей этой сентиментальной ерунде! Ты что, вклеивал фотографии в альбом! Какой же ты урод!

Я рассматриваю фотографии. На одной из тех, что помяты, вся наша семья. Джина, Дэвид, Дженни и я. Мне, наверное, лет восемь. Мы стоим в каком-то парке и обнимаемся. Мы улыбаемся. Все, кроме меня. Я даже не смотрю в камеру. Семейный портрет. Посмотреть на него, так мы были настоящей семьей! Я не помню, где и при каких обстоятельствах сделана эта фотография. Я не помню, почему не смотрю в объектив. Я не помню, кто нас фотографировал. Я вдруг ловлю себя на мысли, что вообще ничего не помню из своего детства. Я ловлю себя на мысли, что первое мое воспоминание — это подвал и отец, насилующий Дженни. Я понимаю, что не помню ничего, что было со мной до двенадцати лет. Я смотрю на фото и пытаюсь вспомнить хоть что-то. Я отчаянно пытаюсь отыскать в памяти хоть какие-то моменты, произошедшие ранее того дня. Но не могу. Я не помню своего детства. Я не помню, было ли в нем что-то хорошее. Я ничего не помню об этой фотографии. Все мои воспоминания начинаются с насилия. Все, что я помню о своей семье — это боль. Я достаю из кармана зажигалку и поджигаю семейный снимок. Он быстро сгорает, и от последнего кусочка моего детства остается только маленькая горстка пепла.