Преступления Алисы

– Вы должны пойти к ней в ближайшее время, – произнес он, – доставить ей копию фотографии, которую мы только что видели, и рассказать, как умер Хинч. Кристин, как никто, имеет право знать. Знать все.

– Думаете, после этого она решится показать нам документ?

– Не уверен, но прошу вас сделать все возможное и невозможное, чтобы убедить ее: сами видите, теперь это вопрос жизни и смерти.

Глава 19

Вечер еще не совсем угас, и теплый воздух был удивительно прозрачным под безоблачным небом. Перед тем как возвращаться в свою комнату в колледже, я решил прогуляться по Университетскому парку. На травяных кортах сняли сетки, и я шагал по меловым линиям. Позади меня, чуть поодаль, игроки сидели по краям крикетного поля, дожидаясь своей очереди отбивать мяч. Я прошел еще немного по тропинке, почти заброшенной, и за поворотом, сквозь высокую сорную траву, внезапно показалась река. Я двинулся вдоль берега, заросшего тростником, глядя, как мирно и невозмутимо плывут коричневые уточки и селезни с зелеными, отливающими металлом, полосками на хвостах, и вдруг услышал топот, сдавленные крики и ругань – испанскую. На лужайке у самого берега я увидел здоровенного детину, который дубасил кого-то маленького. Человечек упал на колени и, по-английски умоляя сжалиться, как мог, прикрывал лицо от пинков и ударов кулаками. Девочка лет десяти пыталась остановить разъяренного здоровяка, крича ему, тоже по-испански: «Папа, не надо, папа, пожалуйста», но удары по-прежнему сыпались на бедного коротышку. По акценту девочки я предположил, что оба они – туристы откуда-то из Испании. Я осторожно подобрался поближе и с изумлением увидел, что человечек на коленях, весь в крови, – это Генри Хаас. Одним прыжком я оказался рядом со здоровяком и крикнул по-испански, чтобы он прекратил. Он взглянул на меня немного растерянно, все еще ослепленный гневом, но бить перестал.

– Вы что, хотите его прикончить? – воскликнул я. – Смотрите, как кровь течет.

Склонившись к Хаасу, я попытался унять кровь, хлещущую у него из носа. Один глаз у Хааса был подбит, а нос, похоже, сломан. Изо рта тоже сочилась кровь, и по белой рубашке расплывалось внушительное красное пятно. Я хотел поднять беднягу, но колени у него так дрожали, что он не мог устоять. Хаас шепотом попросил меня по-английски, чтобы я не уходил.

– А если бы даже и прикончил, – заявил силач. – Чем меньше в мире таких, как он, тем лучше.

Девочка рядом с ним горько плакала.

– Но, папочка, клянусь тебе: он ничего мне не сделал: просто хотел подарить мишку и нарисовать мой портрет.

Мужчина взглянул на свои кулаки, на костяшки пальцев, ободранные и тоже кровоточащие. Понемногу приходя в себя, он нагнулся к дочери и обнял ее. Показал пальцем на Хааса, потом на пакетик, лежавший в траве, из которого высовывалась коричневая мордочка плюшевого медвежонка.

– Я на минутку отлучился в туалет, а она здесь кормила уток, и вот, возвращаюсь и вижу, как этот сукин сын достает из пакета медвежонка и протягивает моей дочери.

– Я не сделал ничего дурного, я ничего дурного не хотел, – жалобно повторял Хаас, пытаясь остановить кровь.

Я с облегчением увидел, что мужчина взял девочку за руку и отправился прочь. Вынув платок, я протянул его Хаасу, но кровь продолжала хлестать по-прежнему.

– У меня болезнь крови, – объяснил Хаас, – нечто вроде гемофилии. Мне нужно поскорее домой, принять лекарство, помогите мне, пожалуйста.

– Может, лучше в больницу? – предложил я.

– Нет, пожалуйста, не надо в больницу. Я живу совсем близко, можно срезать путь через парк. Пять минут, не более.

Хаас кое-как встал и сделал несколько осторожных шагов, болезненно морщась. Он едва мог идти. Оперся о меня, а я тащил его почти волоком. Но хуже всего было то, что кровь уже насквозь пропитала мой платок и капала мне на плечо. Я чувствовал, как силы оставляют Хааса, и боялся, что он вот-вот потеряет сознание. Он уже висел на мне мертвым грузом. К счастью, весил Хаас мало, косточки хрупкие, тонкие, как у ребенка. Выйдя из парка, мы попали на маленькую кривую улочку, и Хаас указал на лестницу, которая вела к двум красным дверям. Он пошарил в кармане, там что-то звякнуло, и Хаас протянул мне ключи. Когда я открыл дверь, он сделал усилие, чтобы пройти вперед и преградить мне путь, будто внезапно чего-то устыдившись или не желая что-то показывать мне. Хаас поблагодарил меня и сказал, что лекарство у него в ванной и он сам справится. Я отпустил его, Хаас попытался шагнуть и тут же рухнул перед самой дверью. В отчаянии я похлопал его по щекам, допытываясь, где именно лежит лекарство. Он слабо махнул рукой в сторону коридора. Я перешагнул через него, взял под руки, затащил в дом и усадил у стенки, откинув ему голову, а сам углубился в коридор, тонущий во мраке. Открыл первую дверь и услышал позади яростный вопль, переходящий чуть ли не в предсмертный хрип:

– Нет, не сюда!

Но я уже разглядел внутри, через дверной проем, стену, заполненную маленькими портретами, сногсшибательную коллекцию миниатюр, занимающую в этой комнате все стены.