Претерпевшие до конца. Том 1

И снова летели то ли по земле, то ли по небу, и ослепительно сиял снег, отражая солнечные лучи, и всё казалось ненастоящим, словно бы сон, дурман…

– А хочешь, поедем к цыганам? Они здесь недалеко табором стоят, знаешь?

Конечно, знала Аля про цыган. Деревенские частенько бранились. Стали, де, табором и ни с места. Только коней воруют. Бабы к тому разных страстей добавляли, пугали цыганами малых детей. Оттого Аглае всегда было любопытно взглянуть на табор. Но почему-то не приводилось ещё. Согласилась ехать туда легко и весело, что очень обрадовало Юрия Алексеевича.

В таборе их встретили песнями, танцами и шампанским, которое с непривычки сразу бросилось Аглае в голову. Никогда ещё не приходилось ей гулять так весело, забыв обо всём.

Аля и не заметила, когда цыгане исчезли, и они остались с Юрием Алексеевичем наедине. А он, кажется, только и ждал этого мгновения. Или сам и отправил цыган? Засыпал поцелуями и горячими, полубредовыми словами. Называл какими-то неведомыми именами… От солдатиков таких речей не услышать. Даже Филька-балабол не придумает ничего схожего. И уж конечно не будут они становиться на колени, долго-долго смотреть в глаза. Такому деликатному обращению они не обучены. А ведь приятно оно… Даже зная, что все слова эти ничегошеньки не стоят.

Ей хорошо было в ту ночь. Не мучили видения, не снедала тоска. А наутро Жорж съездил в усадьбу и, наврав, что его срочно вызывают в полк, повёз Аглаю на оставшуюся неделю отпуска в город.

В городе Аля жила, как барыня. Жорж снял номер в лучшей гостинице, одел её в лучшие одежды, не поскупившись на дорогую шубу и украшения, водил в лучшие рестораны и синематограф… Впервые одев новое платье, Аглая долго и неотрывно смотрела на своё отражение в зеркале. Как когда-то в первую ночь с мужем. Ища перемен в себе. А Жорж полагал, как Тёмушка, что она любуется собой и подаренным платьем. Платье и впрямь было удивительно красиво и шло ей. И странно было носить такое. Как будто неловко.

– Да, Аглаша, бежать тебе надо из этой дыры. Деревня не для тебя, – говорил Юрий Алексеевич. – С такой красотой можно столицу покорить! Пошла бы в артистки, например. Нет, в самом деле! Одевшись должным образом, освоив манеры высшего общества, ты, войдя в него, затмила бы любую светскую красавицу.

– Кто же меня в него пустит? С парадного не отворят, а с чёрного провести некому.

– Придумаем что-нибудь, – улыбнулся Жорж. – Вот, прикончим мы немца, а потом я займусь устройством твоей судьбы. Жениться не стану, честно говорю. Другой бы соврал, но ты, я вижу, умница, поэтому с тобой разговор иной. Будешь ты ещё в столице блистать. А в тутошнем болоте зачахнешь.

– А вам не всё ли равно?

– Мне? Представь себе, не всё равно. Жаль, если жемчужина пропадает в навозе.

– Знаю я, Юрий Алексеевич, кем вы меня в столице сделать хотите! – усмехнулась Аглая. Но Жорж не смутился, отозвался, как о само собой разумеющимся:

– А здесь у тебя разве иное? Так уж лучше в столице! Там на тебя шипеть не будут, и шарахаться, как от прокажённой, тоже. А наоборот всё будет – ложа в театре, выезд, лучшие рестораны, синематограф, деньги… Всё, что только пожелаешь!

– Какое же грязное место в таком разе ваша столица… – вздохнула Аля. – И как только вы там живёте… Жалко мне вас…

Жорж посмотрел на неё недоумённо.

– Не по-людски так жить. Человеку нужен дом… И человек… Который бы… любил его. Хоть немного. Его, понимаете? А не ложу… выезд… синематограф… Как же можно жить без родной души? Это же страшно.

– А ты зачем же, в таком случае, не живёшь по-людски?

– Видать, не про меня людская-то жизнь оказалась.

Ровно через неделю Аглая провожала Юрия Алексеевича на вокзале. Стояла под снегом в роскошной шубе и шапке – настоящая барыня. Не мог же он показываться на людях со скромной крестьянской девушкой. Стыдно. А так – любой прохожий позавидует! Простились, однако, тепло. И жаль было Але, что он уезжает. Весело с ним было, легко… А без него снова маяться.

Отошёл поезд, и хотела было Аглая уже уходить, когда к платформе подошёл состав с беженцами. Люди выглядели измученными, дети испуганно таращились. Они выходили на перрон, неся котомки и узлы, у кого были, озирались потерянно.

– Жить у нас будут, пока не отвоюют у немца назад их дома, – пояснил наблюдавший за происходящим старичок-железнодорожник.

Между тем, на платформе началась суета. Подошли представители городских властей, земгора, благотворительных организаций, простые граждане. Кто-то предлагал беженцам поселиться у себя. Тут же организовали для них сбор вещей и денег.

Аля оставила старичка и, подошла к женщине, собиравшей пожертвования.

– Хотите пожертвовать что-нибудь, барышня? – спросила та, блеснув стёклами больших очков.

– Да… – отрывисто отозвалась Аглая и, снова взглянув на несчастных беженцев, стала лихорадочно снимать с себя подаренные Жоржем драгоценности: серьги, кольцо, кулон, который едва-едва удалось расстегнуть под одеждой.

На неё смотрели с удивлением. Старичок покачивал головой, гладя бороду. Часто моргала глазами сборщица пожертвований. А какая-то беженка сказала: