Презумпция лжи

…есть тут кое-что, о чём нам запрещено рассказывать, и даже объяснять, почему запрещено, тоже возбраняется.

Кэти Горман

Писательница Лариса Васильева в своей увлекательной книге «Дети Кремля» одну неожиданно серьёзную главу почти целиком посвятила баронессе Марии Игнатьевне Будберг — или Муре, как её всю жизнь звали почти все — с которой она неоднократно встречалась в начале 1970-х гг. в Лондоне (муж Васильевой заведовал тогда лондонским корпунктом «Известий»), Вот два коротеньких отрывка из той главы, которые — как это вообще-то бывает не с прозой, а с хорошими стихами — сразу запомнились чуть не наизусть.

Будберг говорит:

— История горьковской семьи, история его сына, Тимоши и внучки Марфы — потрясающий роман. Кто бы взялся писать? Я стара, а Берберова[56] наврет, недорого возьмет. Напишет, что Горький спал со своей невесткой Тимошей, что Тимоша спала с Ягодой, что Ягода отправил на тот свет Максима, сына Алексея Максимовича, что Сталин отравил Горького, а внучка Марфа вышла замуж за сына Берия или сын Берия женился на ней по расчёту.

— Это все сплетни? — спрашиваю я.

— Это все зубья капкана, в который попала семья, — отвечает она.

И ещё:

Она говорила мне о Горьком:

— Почему он решил вернуться в Россию? Всё просто. Деньги кончились. Он был очень добрый, кормил ораву прихлебателей, всех этих Ходасевичей, берберовых. — Она явно недолюбливала своего будущего биографа. — Они при этом ещё смели иронизировать над ним и поглядывать на него свысока. Им казалось, что они талантливее его. Как же! Сталин посулил Горькому все блага. И дал. Но захлопнул капкан.

«Опять она о капкане, — подумала я, — навязчивый образ». И задала вопрос:

— Верите ли вы в то, что Сталин прислал Горькому отравленные конфеты? Или это всего лишь сплетня?

— Почему же. Я сама кормила его этими конфетами и наслаждалась предсмертными муками.

В этом ответе вся Мария Игнатьевна — мудрая, саркастическая, трагическая женщина своего времени, светлая личность и «темная лошадка» одновременно.

Я потом неоднократно пытался понять: как, чем так сразу и так завораживающе на меня подействовали эти зарисовки? Но ни к какому окончательному выводу так пока и не пришёл. Хотя написал уже, всё время держа в уме и сами зарисовки, и давно ставший навязчивым вопрос, целую длинную повесть по этому поводу. С первого же её слова забыв напрочь о мало меня интересовавших Горьком и его судьбе.[57]

Так что вот. Каков тот капкан? Кем взведён? Как захлопнулся? Каково оно было — и есть — в его зубьях?

Произвольный Post-mortem

ЕСТЬ такие персонажи в Истории, чьи образы вроде бы уже давно и основательно врезались в нашу память, прорисованы в ней рельефно и до мельчайших деталей. А потом в один прекрасный день мы вдруг узнаём о них что-то — и образ, как лопнувшее стекло, разлетается мелкими осколками.

ВОТ, например, один из биографов Джорджа Оруэлла написал о нём:

Его скромность и стеснительность были всем хорошо известны. Но тем не менее он не чурался публичности, охотно давал для публикации собственные краткие автобиографические очерки и фотографии, много рассказывал о себе в своих книгах и эссе.

Подчёркивали эту характерную особенность Оруэлла и другие близкие ему люди. Поэтому не вызывает сомнений, что идея собственной биографии очевидно его увлекала и творчески ему импонировала.