Презумпция лжи

Я говорил с ним о проекте Ашберга, изложив ему сущность его в общих чертах.

— Конечно, — сказал он, — сама по себе идея очень хороша, слов нет. Но разве наши поймут это!… Впрочем, я попытаюсь поговорить с Володей…

…В тот же день… Выйдя из кабинета Ленина, он сказал мне, безнадежно махнув рукой:

— Ну, конечно, как я и предвидел, Володя и прочие ничего не поняли… Пытался я урезонить Володю. Но он только посмеялся над вашим проектом

… «Знаю, говорит, знаю, конечно, Соломон не может не лелеять разные буржуазные проекты, как и его друг Никитич[69], падкий до спекуляций

… Пошли их обоих к чорту — они два сапога пара»…

(…)

Тут же

я встретился и с Менжинским, моим старым и близким товарищем, который был заместителем народного комиссара финансов… Мы сговорились с ним, что на завтра в час дня он примет нас с Ашбергом и даст ответ.

«На завтра в час дня» Менжинский уведомил Соломона и Ашберга об окончательном отказе большевистского правительства от их проекта.[70]

Вроде бы крайне наивно Соломон в приведённом отрывке пытался сделать вид, будто поехал в Питер наудачу, сам по себе, а не в свите шведского банкира, одного из деловых партнёров Леонида Красина. Будто сложились все их хлопоты в Петрограде по поводу их двусмысленного проекта случаем, дорожным происшествием, а не по предварительному уговору с Красиным, с прицелом на то, чтобы при удачном раскладе Соломон занял место управляющего головной питерской конторой их шведско-российского «кооперативного» банка-монополиста. (Для самого Красина, одного из ключевых деятелей пореволюционной эпохи, уровень был низковат, а вот для его верного подручного Соломона — в самый раз.)

НО, видимо, тогда, сто лет назад, такая форма подачи материала наивной не считалась. Потому что вот следующий точно такой же пример, и уже не из воспоминаний обиженного на весь мир, давно канувшего в лету «первого невозвращенца», а из гораздо более знаменитой книги, всемирно маститый автор которой подарил нам с её помощью бессмертный образ «кремлёвского мечтателя».

Герберт Уэллс, приехав в 1920 г. в Москву, поселился в правительственном гостевом особняке на Софийской набережной и там, как и Соломон, тоже случайно  встретился с другим постояльцем — «г. Вандерлипом». Дальше, как бы ожидая, пока ему организуют обещанную аудиенцию у В.И. Ленина, Уэллс беспечно рассказывает (все цитаты из документальной повести «Россия во мгле» в переводе И. Виккера и В. Пастоева):

Г. Вандерлип… не обсуждал со мной свои дела и лишь раза два осторожно заметил, что они носят строго финансовый, экономический и отнюдь не политический характер. Мне говорили, что он привез рекомендательное письмо к Ленину от сенатора Хардинга, но я не любопытен по природе и не пытался ни проверить это, ни соваться в дела г. Вандерлипа.

Далее Уэллс переходит к рассказу о своей беседе с Лениным. Присутствовали, помимо собеседников, американский фотограф, который много и старательно их фотографировал (и фотографии эти кто-то сразу же растиражировал на весь мир и на многие года), а также некий г. Ротштейн, по поводу которого Уэллс говорит: