Презумпция лжи

Такой посмертный произвол в силу его очевидной несправедливости печален сам по себе. Но не только; он затрагивает и всех нас вместе взятых. Ведь если права на биографию одновременно лишится (хоть добровольно, хоть принудительно) какое-то критическое число участников какого-то исторического события, то из-за перехода количества в качество произойдёт точно такое же поражение в правах уже самого события. И в результате в Истории появится даже ещё более странная категория: событие без права на биографию.

НАС уже довольно давно приучили считать, что так злодейски калечили — переписывали, замалчивали — Историю только в СССР, в нацистской Германии, в странах с «тоталитарным режимом», и не мне оспаривать сие предположение. Но поделиться личным опытом внимательного чтения о судьбах людей и событий я могу. И поделиться своим возникшим в результате такого чтения впечатлением, что манипулирование Историей это явление всё-таки гораздо более глобальное, я тоже могу.

Начну с трёх простых, но выразительных примеров.

Непродуманные случайности

ВОТ казус совсем простой, по-детски прозрачный и потому даже в чём-то милый и смешной. Нашёл я его в мемуарах, которые уже в эмиграции написал Георгий Александрович Соломон-Исецкий, друг со студенческих лет и близкий соратник Леонида Красина. (В истории СССР Г. Соломон-Исецкий известен, как «первый невозвращенец»: он бежал с советской службы в Лондоне и поселился в Бельгии в 1923 г.)

После октября 1917 года Соломон и Красин, не будучи сами ни преданными членами Партии, ни тем более ленинцами, первые несколько недель как бы выжидали и присматривались. И потом — решились. Соломон так и начинает свою книгу воспоминаний с объяснения, почему они «вместе с моим покойным другом Красиным, решили пойти на советскую службу при всем нашем критическом отношении к ней…» А дальше уже следует привлекший моё внимание рассказ.

Поздняя осень 1917 года. Соломон в раздумьях и сомнениях сидит без дела в Стокгольме. (Теперь цитирую; курсив мой):

Слухи из России приходили путанные и тёмные, почему я в начале декабря решил лично повидать всё, что там творится и, взяв у Воровского визу, поехал в Петербург. Случайно с тем же поездом в Петербург же

ехал директор стокгольмского банка Ашберг[67].

Этот случайный попутчик коротал с Соломоном время в пути следующим образом (курсив мой):

…стремясь ковать железо, пока горячо, (Ашберг) вёз с собой целый проект организации кооперативного банка в России. Он познакомил меня доро́гой с этим проектом

. Идея казалась мне весьма целесообразной для данного момента, о котором я мог судить лишь по газетным сведениям.

БОГ с ним, с этим забавным шведским банкиром, который ночью в поезде подробно излагает случайному попутчику, с обстановкой знакомому только по газетам, свой конкретный план создания банка на паях с российскими пролетарскими революционерами. Важно учесть другое.

Все ведущие державы официально отказывались признавать большевистское правительство России и иметь с ним дело до тех пор, пока оно не пересмотрит свой отказ платить по дореволюционным долгам и займам. Держатели царских долгов от своих правительств этого требовали очень жёстко (например, так называемый «Русский займ» во Франции а это львиная доля царского долга — держал чуть ли не весь французский средний класс). Тем не менее в высших финансовых и предпринимательских кругах вести дела с большевиками все хотели. Но большевики не просто отказались платить по царским обязательствам, а ещё и установили правительственную монополию на всю российскую внешнюю торговлю, и получалось, что торговать в богатой ресурсами России можно было только с правительством, признавать которое избиратели строжайше запрещали.

^{____________________}