Мои драматурги – Уильямс, Камю, Мопассан, Манн, Булгаков, Андреев, Шекспир, Уайльд, Ведекинд, Дюрренматт, Лермонтов, Моэм, Пушкин, Достоевский… Обязательно когда-нибудь поставлю Чехова. Но не сейчас…
Мне всегда было странно, что при множестве талантливых произведений в мировой литературе даже у нас, в Москве, ставится пять «Чаек», три «Ивановых», а теперь пошла мода на «Гамлета», «Дон Кихота»… Обидно, что целые пласты культуры остаются неизвестными широкому зрителю. Вот почему, делая инсценировки мировых шедевров, я возвращаю те названия, которые нормальный зритель еще не скоро смог бы увидеть в России. К тому же я не боюсь брать самые странные темы, не боюсь исследовать потаенную природу человека. Каждый человек – тайна, и она не разгадана. Я ставлю спектакли о чем угодно, но никогда в них нет пропаганды насилия. А в финале всегда есть луч надежды. Нельзя отпускать зрителей из темного зала в темный московский вечер без надежды. Этому учил еще Лев Толстой: «Можно как угодно нагнетать безнравственную ситуацию, если в финале есть нравственный выход». Зло должно быть наказано. Не обязательно прямое возмездие, удар по насильнику. Но коррекция зрительского сознания должна совершиться, маски с «обаятельного зла» должны быть сорваны!..
Пушкин
Русскому человеку без Пушкина – невозможно. А, например, американцу?.. Слависты, студенты, изучающие русскую культуру, – само собой. Но обыватель американский может и не знать, кто такой Пушкин. У них духовные вещи превращаются в своего рода миф. Хорошо еще, если остается какой-то слоган.
Наконец-то совместили Пушкина и Интернет. Это живое дело. И главное – доступно. На берегу океана или в лесной избушке можно в любой момент уточнить какую хочешь строчку. Многие цитируют, но все врут. В театре накануне юбилея Пушкина мы обсуждали, как будем его отмечать. И как только всплывала пара цитат, все читали одно и то же по-разному. Жаль, что Сергея Юрского не стало… Для нас в театре Интернет по Пушкину – это Юрский: он обладал феноменальной памятью. Без него стало неуютно, но я радовался: ведь если по-разному, но цитируют же, значит, Пушкин – это настоящий живой мир…
Когда-то актеры и пушкиноведы собирались с хорошей выпивкой в своего рода «ночные клубы» и часами напролет могли толковать Пушкина. Ведь поэзия его обладает магической силой, он – целая религия. Мы с детства учим стихи, рифмованные строчки очень хорошо уплотняются в подсознании. Мы думаем, что поступаем совершенно спонтанно, что мы свободны. Ничего подобного! Проявляются закодированные еще с тех пор тексты. И пушкинские в первую очередь. Для меня Пушкин – нарушитель спокойствия, разрушитель догмы, «фулюган», как говорила старая нянечка. Больше всего я люблю его эпиграммы и так называемые «озорные» стихи с многочисленными пропусками из трех точек. «Классный был чувак» – сказали мне о нем американские студенты. Какой комплимент может быть выше?!
Приметы
Я суеверен на уровне запаха. Я не назначу актрису на роль, если знаю, что ее духи будут меня потом преследовать. Некоторые слова для меня – табу: я не говорю слова «последний» – «последний прогон», «последний спектакль». Это подкреплено трагическими уходами актеров. Когда у меня на премьере «Калигулы» умер Всеволод Якут (благодаря ему спектакль несколько раз прерывали бешеными аплодисментами), мы с Александром Пашутиным, который должен был вводиться на его роль, сели и вымарали из текста пьесы все фразы, где присутствовало слово «смерть». Нельзя забыть, как Якут на потрясающей интонации, поводя носом, грассируя так, что слышен каждый звук, произносил: «Здесь пахнет СМЕРТЬЮ». Я его голос и сейчас слышу, не могу избавиться от ощущения чего-то рокового… После его смерти мы действительно почти год спектакль не играли…
Когда в «Самоубийце» Эрдмана в Сатире вынесли на сцену настоящий гроб, театр в тот же сезон потерял Папанова и Миронова. Я был тогда в Риге на гастролях, был на спектакле Миронова – он играл на заменах Папанова. Дуэты с ним играл один. И Андрея Миронова не стало на девятый день после смерти Папанова. Играли дуэтом – ушли дуэтом. Как тут не стать суеверным?..
В отличие от многих актеров, я прекрасно отношусь к числу 13. Объясню почему. Это любимая цифра Вахтангова, и именно 13-го он обожал играть премьеры. Так как я окончил актерский и режиссерский факультеты Щукинского театрального училища при Театре Вахтангова, то доверяю примете Евгения Багратионовича. Даже в самолете люблю занимать место под номером 13. А вообще, как многие режиссеры, я боюсь ставить некоторые пьесы. Например, «Леди Макбет». По поверью, из-за нее в театре случаются несчастья. Актеры – люди с лабильной психикой, и многие приметы они сами себе надумывают. Я знал актрису, которая перед выходом на сцену всегда снимала левую туфлю и три раза плевала в нее. А Иннокентий Смоктуновский до начала спектакля обязательно трогал нервными длинными пальцами занавес и кулисы. В этот момент он вряд ли ощущал фактуру ткани – наверно, просто настраивался на спектакль, совершая магический ритуал.