Приключения режиссера

Очень многое она могла бы сыграть, жаль, что ее потенциал в кино так мало использовали. Мне кажется, что это неспроста. Наверняка Люба наговорила резкостей кому-нибудь из Госкино, и он ей отомстил… Это было в ее характере – мне однажды довелось слышать, как жестко она поставила на место одного генерала МВД. Дело было на гастролях с тем самым спектаклем «Квартет для Лауры»: всю нашу труппу пригласили на банкет, где собралось местное руководство. И вот за Полищук принялся ухлестывать этот милицейский начальник. Настойчиво звал ее к себе в гости, требовал продолжения банкета. Она его таким взглядом окатила! У меня и сейчас стоит перед глазами картинка: Люба медленно отодвигает бокал с вином, потом тарелку с едой, встает из-за стола и ледяным голосом произносит: «Никуда мы с вами не поедем!» Генерал, видимо, не привык, чтобы его ставили на место, прямо побагровел от ярости и зашипел ей вслед: «Я тебе это припомню!» А Люба оглянулась и весело так ему говорит: «Ну попробуйте…»

Вот и с кино могло выйти что-то подобное. Кстати, Марк Захаров хотел и дальше видеть Любу в своих картинах, позвал ее в «Тот самый Мюнхгаузен», но «наверху» фильм посмотрели и велели самый яркий эпизод с Полищук убрать. В итоге на экране она все-таки мелькает, но это ни в какое сравнение не идет с тем, что было. Я как-то спрашивал у Марка Анатольевича Захарова: «А почему же после “12 стульев” вы не взяли Любу в Ленком – такую шикарную актрису, да еще клоунессу, с потрясающей растяжкой, высоченную, смешную?» Марк Анатольевич с моими доводами согласился, но от прямого ответа ушел, дав понять, что у него свои примы во главе с Инной Чуриковой.

Знаю еще, что Андрей Миронов пытался устроить Любу к ним в Сатиру. Тогда от них как раз ушла Татьяна Васильева, и Миронову нужна была такая же яркая и экстравагантная партнерша. А к Любе он проникся симпатией после того самого «страстного танго». Его потрясло, что сцену, в которой он опускает руки, а Полищук падает, снимали четырнадцать дублей подряд. Тогда же не существовало компьютерной графики, и актеры зачастую сами выполняли такие небезопасные трюки…

Но и с Сатирой ничего не вышло. Андрей пробовал поговорить о Любе с Валентином Николаевичем Плучеком. Но даже до показа дело не дошло – может быть, и к лучшему, ведь любой отказ – травма для актрисы. Люся Гурченко как-то раз уговорила своих друзей Миронова и Ширвиндта устроить ей показ у Плучека, а что толку? У худрука Сатиры были какие-то свои расклады, и Люсю в труппе он видеть не хотел. И Андрей уже знал, что давить на Валентина Николаевича бесполезно. Одно дело – тот сам вспомнит про какую-то актрису, и совсем другое – кто-то из артистов возьмется ему советовать. Плучек считал это страшной наглостью с их стороны.

Ольга Александровна Аросева и Вера Кузьминична Васильева, с которыми я тоже много работал, годами ничего не играли, но не имели права просить себе роли. Плучек ужасно ревновал к кино всех своих артистов, которых видел на экране, и в какой-то момент разрешил сниматься только Миронову и Папанову. Он был диктатор и устроил в театре настоящий домострой. Как сам говорил, только так можно удержать эту бандитскую труппу. Думаю, даже хорошо, что Плучек не взял Любу, потому что она бы там только время потеряла. А так она сыграла много хороших ролей в Московском театре миниатюр, а потом в «Школе современной пьесы». Но она, кажется, мечтала играть в каком-нибудь академическом театре, это было видно по ее лицу, когда она приходила на спектакли своего сына Леши Макарова в «Моссовет», где я много ставил. Ей нравились огромный зал на 1200 мест, огромная люстра, шикарный бархатный занавес – вот в таком театре ей бы играть!..

Сына она, конечно, обожала. И чувствовала свою вину перед ним. Люба часто говорила, что фраза «Москва слезам не верит» – это точно про нее. Ведь она долго штурмовала столицу, набивая себе шишки и синяки. Причем синяки как образно, так и буквально: разбивала коленки, когда во времена работы в мюзик-холле подрабатывала где только возможно.

Первый муж остался в Омске, а Люба с маленьким Лешей снимала в Москве углы и на какое-то время вынуждена была отдать сына в интернат, из-за чего сама ужасно переживала. Но другого выхода у Любы не было – моталась с концерта на концерт. Вот у нее и возникло ощущение, что сыну чего-то недодала. И даже когда он стал совсем взрослым и жил отдельно, у него пошли уже свои какие-то истории, свои романы, Люба с любых гастролей обязательно ему что-то привозила, постоянно подкармливала. Порой мне казалось, что она его, такого большого уже дядьку, вот-вот задушит своей любовью.