Приключения режиссера

Да, я понимаю, почему Театр Сатиры не подает на Татьяну Егорову в суд, хотя в ее книге «Андрей Миронов и я» есть очень обидные для Плучека вещи. Не подает, потому что там, к сожалению, почти все – правда! Почему я сейчас на стороне тех, кто ее защищает? В книге есть одна неточность, простительная автору: Миронов не был с Егоровой всю жизнь. Она никогда не была его главной любовью. Но меня восхищает мужество женщины, которая откровенно пишет о закулисье, о продажности людей театра. Понимаю я и тех актеров, которые прячут глаза. Тут есть этический момент: книгу читают дети этих людей. И, конечно, когда то, чего нельзя знать обывателю, становится достоянием всех, пропадает магическая формула Евгения Вахтангова, что театр – это храм. Очень жаль, что в финале Егорова раскрыла псевдонимы. Тем самым она убрала игровой момент, который в искусстве очень важен. Ее «алмазный венец» оказался бронзовым…

Иванов

В свои преклонные годы он отказывался от служебной машины, утверждая, что лучше ходить пешком. В театр шел по Тверской и, когда его узнавали, взаимно приветствовал прохожих. В месяц он играл до двадцати спектаклей, и на каждом зрители устраивали ему овацию. Борису Владимировичу было уже хорошо за 80. Однако более молодого человека в театре не было.

К этому человеку неравнодушны были все – начиная от билетеров и заканчивая народными артистами. Театральный люд называл его не Борисом Владимировичем, а исключительно Бобочкой. Только не каждому позволительно произносить это вслух.

К Бобочке я относился очень нежно. В последние годы он стал для меня талисманом – ни один из моих спектаклей не обходился без его участия. Особенно удавались ему роли западных людей: миллионеров, мафиози…

У Бориса Владимировича безукоризненный вкус. Он прекрасно разбирался в одежде, парфюме, любил элегантные шейные платки, накрахмаленные сорочки, запонки и хорошую обувь. В конце жизни у него появилось хобби – путешествовать по экзотическим странам, откуда он привозил изюминки своего гардероба. Он никогда не спорил с художниками по костюмам, зато потом приносил уникальные вещи, которые дополняли сценический образ, делая его законченным.

Борис Владимирович не курил, однако прекрасно знал, как правильно обращаться с сигарой. Однажды на спектакле «Милый друг» в самом неожиданном месте в зале раздались аплодисменты. Оказывается, все рукоплескали тому, как эффектно Иванов выкурил сигару, ни разу не стряхнув пепел…

Прежний директор театра Лев Федорович Лосев, которого, к великому несчастью, уже нет с нами, часто говорил мне: «Не нужно брать Иванова на эту роль. Он слишком стар, ты его угробишь», но я-то всегда знал, что жизнь для него – это свет рампы!

В 1941 году Борис Владимирович окончил Одесский театральный институт и отправился на фронт. Старший лейтенант Иванов командовал взводом. Справа – мины, слева – болото, а впереди – огонь. Когда его тяжело ранило в руку, хирург настаивал на ампутации. Иванов отказался, сказав: «Я артист!» И сказал так твердо, что врачам ничего не оставалось, как постараться сохранить руку.

Однажды спектакль «Милый друг» отправился на гастроли в Таллин. После удачной премьеры принимающая сторона устроила банкет. Уходя после банкета, Борис Владимирович не заметил ступеньку, поскользнулся, упал и сломал три ребра. Через несколько дней труппа должна была лететь на гастроли в Израиль. Несмотря на свои раны, Иванов мужественно встал и поехал (как на фронте). И блестяще отыграл все спектакли.

Все старались беречь артиста. Так, на спектакле «Венецианский купец» я предложил, чтобы на поклон его вынесли в саркофаге монтировщики, благо Иванов играл дожа Венеции. Актер устроил настоящий скандал, сказав, что и сам в состоянии выйти. И, как папа римский, в потрясающей сутане, с золотой цепью, он дважды выходил на поклон к зрителям.

Не только для меня, но и для всей труппы Иванов служил талисманом. Особенно при перелетах. Когда он доставал свою фронтовую фляжку с превосходной водочкой, настоянной на травах, к ней домашние соленья и охотничью колбаску, не страшны никакие воздушные ямы, никакая турбулентность.

Говорили, что самый лучший бар в Москве именно у него дома. И застолья тоже. Ведь артист превосходно готовил. Иванов – гурман: неравнодушен к хорошему виски и красивым женщинам. Кстати, достоинства последних он очень хорошо видел, несмотря на свое плохое зрение. Частенько в театральном буфете Борис Владимирович, наплевав на свой возраст, стоял в огромной очереди, чтобы угостить девушек обедом.

В свое время компания известных артистов – Ростислав Плятт, Сергей Цейц и Борис Иванов – славилась своими подколами. Однажды в день рождения Иванова к нему подошел Плятт и сказал: «Проси чего хочешь!» Именинник заявил: «Произнеси со сцены слово “жопа”», а потом сел в первый ряд, чтобы понаблюдать, как будет выкручиваться Плятт. Однако Ростислав Янович не мог не поздравить друга. Он выбрал подходящий контекст и вставил слово. Зал и ухом не повел, зато юбиляр был доволен…