Приключения режиссера

У Саши сложный характер, сам признает. Надо знать его природу: и нервы уже ни к черту, и здоровье уходит с возрастом. Для режиссера счастье – иметь актера без кожи, мгновенно вспыхивающего. Но это и опасно, сцена и жизнь могут поменяться местами. Домогаров об этом знает, но ничего не может с собой поделать. Я говорю: поскольку актер сам и скрипка, и скрипач, необходимо себя беречь. Из всех бед – раннего ухода родителей, гибели сына – Сашу вытягивала работа. Она его спасательный круг. Жаль, что в Театре Моссовета об этом забыли…

99

Когда-то вышла моя книжечка «99». Это не стихи, не поэзия в чистом виде. И я не претендую на роль поэта. «99» – поток сознания режиссера, облеченный в поэтическую форму. Я называю это поэтическим перформансом. Своего рода игра, особенно для тех, кто смотрит мои спектакли. Они найдут там многие мотивы и импульсы, которые, так или иначе, проявляются в моем творчестве. Я люблю элемент игры и в литературе, и в жизни: я вообще человек такой – праздник, праздник!.. Собственно, я пишу не для публикации, потому что моя профессия – режиссура, и я интересен читателю (даже если он не видел моих спектаклей) прежде всего как режиссер. Поэтому мой роман назывался «Житинский» (это, кстати, мой зарегистрированный псевдоним, под которым я делаю инсценировки): роман отражает только меня, только мой поток сознания. Я себе создал этически чистую, комфортную ситуацию, когда пишу как бы только для себя, в стол, я на это не живу, не зарабатываю этим, не проталкиваю свое сочинение…

Когда что-то подобное крутится в башке, это надо выбросить, выплеснуть, чтобы идти дальше. Хорошо, что друзья помогли издать книжечку. Потому что и в этом есть факт определенного прожитого куска жизни. И если кому-то будет интересно, я счастлив…

Дворжецкий

Весть о Женькиной смерти в автокатастрофе настигла меня в тот день, когда в Театре на Малой Бронной шел мой спектакль «Нижинский, сумасшедший божий клоун». Получилось, что там играли почти все Женькины друзья. Когда я пришел в театр, меня позвал в свою гримерку Кирилл Козаков: как обухом по голове огрел страшной новостью. Я сразу прорыдался, но понимал, что не могу показать свое состояние артистам. В тот день главную роль играл Саша Домогаров. Саша дружил с Женей, они вместе снимались в «Графине де Монсоро», у них даже дни рождения были в один день, двенадцатого июля. Очень часто празднования у Женьки, перетекали к Саше и наоборот. Все решили, что Сашке надо сказать о трагедии после спектакля, он ведь и так играет роль Нижинского, который лежит в психушке. У нас с Домогаровым есть свой тайный ритуал – перед спектаклем я должен увидеть его хоть на секунду. Я старался спрятать глаза, и он вроде ничего не понял. Специально не стал заходить к нему в антракте. О смерти Жени я сказал ему только на поклоне. На «Нижинском…» зал обычно аплодировал стоя: овации, цветы. И зритель никак не мог понять, почему во время поклонов, когда идет такой прием, актеры стоят и плачут. Они оплакивали Женю…

Он был самым первым на нашем курсе. Первым во всем. Обычно не принято заходить за кулисы, говорить какие-то слова. Он всегда первый заходил. И первый подлецу мог сказать, что тот подлец. Может, он поэтому и ушел первым?..

Вспоминаю, как мы поступили в училище. Желторотые птенцы. Он – из провинции, из Нижнего Новгорода. Я – из провинции, из Владимира. И вот представьте себе: первый курс, еще никто никого не знает. А у меня день рождения – осенью. Я не представляю, откуда он узнал, может, в анкете подсмотрел, он первым рано-рано утром подошел ко мне, протянул руку и поздравил с днем рождения. Потом так приобнял и сказал: «Старик, ты понимаешь, сколько тебе исполнилось? Это жутко много – 18 лет»…

Когда случилась трагедия, я, наверное, как и все мы, бросился пересматривать фотографии. И тут сработала формула Ахматовой. Она замечательно сказала, что после смерти человека меняются его портреты. И вот я стал смотреть на Женьку и вдруг увидел то, чего, всуе общаясь, не видел: у него глаза Пьеро. Даже когда он смеется, в них столько грусти, столько тайны и печали…

Есть такая расхожая фраза: «Незаменимых нет». К счастью, в искусстве эта формула не работает. После смерти Женьки стало понятно, что его не заменить. Спектакли с его участием сняли из репертуара Молодежного театра. Его дико не хватает. Потому что при Дворжецком была некая система координат, и человек, играя роль, думал: «А что Женя скажет?..»

Он оставил двоих прелестных детей, он издал книгу. У него был совершенно гениальный союз с Ниночкой Дворжецкой. Ведь актерские браки непрочные, а они прожили вместе двадцать лет. Он был очень влюбчивым человеком, но у него это было настолько чисто, что Нина Дворжецкая даже не ревновала. Она понимала: это выше привязанности, это увлечение на уровне высочайшей дружбы.