Приключения режиссера

На репетициях, когда все еще были с тетрадками, она сразу показала полное знание всего текста, чем многих удивила. Ей говорили: «Ну это вы поторопились… Выучили слишком рано, потом забудете!» Но она не забыла! Мало того, на репетициях Гурченко играла с полной отдачей. Как перед кинокамерой! Чем явно Ширвиндта смущала. Я Людмиле Марковне однажды тихонько сказал: «Да вы не старайтесь так… На репетиции можно “вполноги”». Как же она на меня посмотрела! И буквально на следующей сцене выдала все – и слезы, и истерику. Будто у нее атомный реактор внутри был… Ширвиндт совсем испугался: «Что же с ней на премьере-то будет?»

Иногда ночью меня будил звонок Людмилы Марковны, часа так в два ночи. Я хватал телефон, поначалу пугался: «Что-то случилось?» И тут же голос: «Мне приснился удивительный сон. И я поняла, как нам надо эту сцену играть…» В итоге мы несколько сцен в наши спектакли включили из ее снов. То есть и во сне она продолжала работать! Я не знаю, когда она отдыхала вообще!

Премьера прошла замечательно… А после нее к Гурченко подошел уже очень старенький Валентин Плучек, который по-прежнему занимал должность художественного руководителя, и сказал: «Люся, я делаю тебе предложение. Приходи в наш театр!» Она спокойно ответила: «Нет, Валентин Николаевич! Вот теперь я вам говорю: нет». Обиды она все-таки не забывала…

Мы объездили с этим спектаклем и Америку, и Израиль, и Европу. На гастролях Гурченко только что не носили на руках – так ее обожал зритель. Помню, приехали мы в Ригу. У Люси температура 39,7. Состояние ужасное. Но она играла, потому что были проданы билеты, потому что зрители хотели ее видеть… Она взяла реванш! Всем доказала, что может работать в театре, да еще как!..

Была в спектакле одна мизансцена, которой Люся опасалась: они с Ширвиндтом в порыве страсти падают на пол и катятся по сцене, обнявшись. Этот момент всегда проходил под аплодисменты. Но Люся очень хрупкая. Она боялась, что Ширвиндт ее просто раздавит. У нее и так травм было великое множество. Как-то она мне рассказала, что во время съемок музыкальной сказки «Мама» Олег Попов решил сделать с ней пируэт на коньках, но не удержал. Нога Гурченко была раздроблена, причем та самая, которую Гурченко уже ломала. Конечно, это вышло случайно, хотя Люся все-таки отмечала: «Я ведь его предупреждала, что у меня именно эта нога не в порядке. А он отнесся к моим словам легкомысленно и именно туда попал коньком!» Словом, Гурченко боялась, как бы снова не поломаться. И Ширвиндт, чтобы уменьшить свой вес, худел перед каждым спектаклем. А в день представления вообще весь день ничего не ел. Благодаря чему долго держался в прекрасной форме.

С Люсей у него были отношения замечательные. Хотя с ней было весьма непросто. Помню, однажды Ширвиндт с Державиным уезжали на кинофестиваль, у них были билеты. И перед спектаклем они просили: «Давайте сегодня по-быстрому прогоним! Покороче!» Сами они свои реплики на сцене быстро-быстро произносили. Но в сцене, где у Ширвиндта диалог с Гурченко, причем героиня немного подшофе, все застопорилось. Люся стала делать долгие паузы, как бы от имени своей героини переспрашивать: «А я вот не по-няла-а-а… Ты что хотел сказать?» В результате Ширвиндт с Державиным опоздали на самолет. Люся не дала им сыграть так, как они хотели. После спектакля Ширвиндт сказал: «Ну, Люсь, ты и стерва!» Она только улыбнулась, даже не ответила ему. Для нее выше всего был спектакль. Редко встретишь актрису с таким святым ощущением театра.

В 2003 году мы приступили к репетиции новой пьесы – «Случайное счастье милиционера Пешкина», и на этот раз роль мужа героини Гурченко играл Сергей Шакуров. Казалось бы, они уже работали вместе – в фильме «Любимая женщина механика Гаврилова». Но вспомним, что любимая женщина своего механика видит только под финал. А тут они находились рядом на сцене весь спектакль. Я, конечно, слышал, что у Шакурова сложный характер, но кто бы мог предположить, что настолько… Вот уж кто мог довести Люсю до слез, что вообще-то мало кому удавалось! Пару раз Гурченко просто уходила со сцены во время репетиции. Они ругались фантастически! Правда, надо отдать им должное, на личности не переходили. Только на тему спектакля!

Однажды ночью Гурченко мне позвонила и сказала: «Андрей, все! Я не могу выпускать с ним спектакль». А я ей ответил: «Люся, вот когда кажется, что уже совсем “все”, – вот это и есть точка, от которой начинается путь наверх. Вам только завтрашнее утро надо преодолеть. И все пойдет в другую сторону. Знаете, как у Бродского: “Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево”». Она говорит: «Обещаете, что уже завтра?» – «Обещаю!» Она любила такие вещи буддистского плана и верила в них. И действительно, на следующее утро вдруг приходит в театр шелковый Шакуров и говорит: «Я запутался. Не понимаю, что играю». Про себя сказал, не про нее, что было удивительно! В первый раз признал за собой какое-то несовершенство, а не за партнерами.