Приключения режиссера

В этом спектакле была сцена, на которую Шакурова очень трудно было уговорить. Я придумал мизансцену, где герои изображают, как идут на лыжах. Люся сказала: «Да, это смешно! Давайте!» А Шакуров: «Как на лыжах? Мы же в квартире!» – «Как будто!» – «Без палок, без лыж – это значит, я вам одной задницей должен лыжника изображать?» Еле его уговорили. И только когда на премьере в этом месте зрители устроили особенно бурную овацию, Шакуров смирился. Он понял, зачем это было нужно. Люся тогда сказала: «Андрей прав! Когда из нас, актеров, уходит детское, все пропало!»…

Мне нравилось наблюдать, как Люся сосредотачивается. Как она лежит на диванчике в театре, свернувшись калачиком, и делает вид, что спит. Многие так и думали и боялись ее потревожить. Но она, прикрыв глаза, прокручивала роль. Это был такой способ сконцентрироваться. Потому что иначе на съемочной площадке, в театре, в дороге все пытались с ней поговорить, каждую минуту подходили. А тут: Гурченко спит! Просто она ненавидела эти пустые контакты. Могла даже выйти из лифта не на своем этаже, если кто-то ее пристально разглядывал. Нажимала «стоп» и выходила!..

В дороге, когда мы куда-то ехали, у нее были свои, невероятные способы маскировки, так что даже я ее не всегда мог узнать. Она появлялась в аэропорту закутанная в платок, в темных очках. Никто и подумать не мог, что эта скромная, неприметная женщина – сама Гурченко! Она говорила: «Когда на фестиваль летим и в самолете полно актеров, я сижу вот так, неузнанная, и слышу о себе много нового». Бывало, люди сплетничали о Гурченко, сидя буквально через кресло от нее, и не подозревали, что она рядом. Люся внимательно слушала и не подавала виду…

Причем я не могу сказать, что она с юмором подходила к таким ситуациям. Она болезненно относилась к тому, что ей завидуют. У Люси ведь были тяжелые периоды, без работы, без съемок. Это, как считала она сама, было связано с тем, что она не захотела сотрудничать с органами. Когда ее стали выпускать на первые фестивали за границу после «Карнавальной ночи», ей, оказывается, предложили писать отчеты о том, чем занимались ее коллеги в поездках и кто что говорил на банкетах. А она послала этих людей куда подальше.

Власть ее никогда особенно не ласкала. Правда, Люся говорила, что ее любил Андропов: «Одна актриса вспоминает, что ее любил Брежнев, другая – что ее обожал Сталин, Хрущев, Горбачев… Всех разобрали! Ну а мне – хоть Андропов достался!» Конечно, шуб или квартир Андропов ей не дарил, в Кремль не приглашал. Просто Люсе рассказали, что, когда он лежал в больнице, бесконечно пересматривал «Вокзал для двоих» и другие фильмы – именно с Гурченко.

Как бы то ни было, хоть на приемы в Кремль Люсю и не приглашали, наград у нее была уйма. Помню, как я в первый раз пришел к ней в гости, зашел в туалет и обалдел: там все стены, с пола до потолка, были обклеены грамотами, дипломами, сопроводительными листами к наградам, причем очень серьезным, государственным. Я пока все это прочел, полчаса, наверное, прошло. Потом выхожу, говорю: «Люся, вы специально это все там развесили, чтоб никто из гостей ничего не мог сделать в этой комнате?» Она отвечает: «Зато оттуда никто быстро не выходит…»

Но нельзя сказать, что она относилась к своим наградам с пренебрежением. Помню, перед премьерой спектакля Люся увидела макет программки, в котором перед ее фамилией стояло «народная артистка СССР». Она возмутилась: «Нет, так не пойдет! Добавьте – лауреат Государственной премии, лауреат премии Ленинского комсомола, Почетный член ударной бригады Завода имени Лихачева…» В общем, продиктовала целый список, и в программке эти ее звания заняли чуть ли не целую страницу. Я попросил дирекцию обязательно так и печатать. Зато зрители дольше всего именно эту страницу разглядывали…

Люся любила, чтобы ее окружало все красивое, роскошное. Про туалеты уж не говорю: эти ее вечные костюмчики, туфельки, обязательно драгоценности. Но и дом ее был ей под стать. Гурченко коллекционировала зеленое муранское стекло, отовсюду его привозила. Могла на каком-нибудь блошином рынке найти настоящую антикварную вещь, дорогую, не подделку… И сразу говорила: «Беру! Я знаю, куда я это поставлю». В итоге она собрала хорошую коллекцию. Потом ее оценивали специалисты и говорили, что это вещи музейного качества.

Не могу себе представить Люсю по-домашнему, в тапочках и халате. Если к ней приходили неожиданно и она не успевала сделать прическу – мастерски убирала волосы под чалму. Их у Люси было множество. И она знала несколько вариантов, как носить чалму. Я просто обожал, когда она ее надевала. Говорил: «О, Люсинда! Так это же еще интересней, когда только лицо». Мне, как режиссеру, сразу виделся образ…