Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

С тех пор как Вы провинцией управляете[861], начали Вы мне писать на огромных листах, подумать можно, что Вы для писем ту бумагу используете, на какой эдикты императорские пишутся, однако я свидетельствовать могу, что Вы и до назначения такими же пользовались. Что бы ни говорили Вы, я Ваших писем не боюсь, они мне много удовольствия доставляют, пишите по-прежнему все, что в голову взбредет, только так и надобно писать, впрочем, все, пожалуй, только так и поступают, ибо кто написать может то, чего у него в голове нет. Правду сказать, головы бывают разные… бывают такие головы… Но баста, о сем ни слова, у каждого своя голова на плечах. Знаете ли Вы, что когда головы не на своих местах находятся, это большая беда, а самая страшная беда — это когда их с места сдвигают. А коль скоро Вы так превосходно все то запоминаете, что я говорю, благоволите в памяти Вашей сохранить слова мои, что я на Шах-Бахама похожа, который сам себя хорошо понимал и говорил, что не его вина, коли другие его не понимают[862]. Пишете Вы, что охотно головы моете. Для губернатора провинции сие есть большое утешение, ведь кто другой хотел бы тоже сим заняться, но права не имел. У Вас память восхитительная, а у меня похуже, а Вы только намеками изъясняетесь, и вот толкуете Вы о Севастополе и о совете, который я моему великому и прославленному другу дала, а я и не знаю, что сие за анекдот. Вовсе не думаю, что господин де Мейян энтузиазмом охвачен, он отсюда уж давно уехал, кажется, здоровья он очень хилого, и не знаю, сможет ли глубокими разысканиями заняться и много писать. Кто сражения выигрывает, мира ждет более терпеливо, точно так же как кто прыгнуть хочет хорошо, должен далеко отступить и проч. Не потребуется ли по прошествии времени длинный комментарий (я Вас спрашиваю), чтобы наши письма понять?[863]

Ах, любезный принц, мне ли не знать, что есть приказчики, которые не ведают, что у города приморского порт имеется, и порт одному отдают, а город оставляют за другим, но когда бы каждый свой долг исполнял, ни в нас бы нужды не было, ни в чиновниках наших. Забота короля Швеции о судьбе власти королевской показывает исконную основательность души его. Власть сия должную защиту получила. Желаю от всего сердца, чтобы послали Вас положить конец сему царствованию худшего их тиранов — черни; хотела бы, чтобы поручили это храбрым венгерцам, которые говорили: ничего не тратьте, мы вам 60 000 человек дадим и на что их содержать, про них пословица говорит: «кто войну предотвращает, тот мир славный защищает» (она лучше любого указа). Вот что поистине прелестно и возвышенно.

Ответ на постскриптум[864].

Принц де Линь Екатерине II, 15 [начало 1792 г.][865]

Государыня,

С некоторых пор славные события слишком часто случаться стали. Вынужден был я пропустить битвы на суше и на море, мир самый блистательный и самый мудрый[866] и защиту открытую

прекрасной и злополучной знати французской. Один писатель давеча все сие в одной фразе высказал, а я бы картину написал, когда бы рисовать умел, хотя я аллегорий не люблю. Изобразил бы, как Ваше Императорское Величество одной рукой Восток подавляет, а другой — Запад поддерживает.

Нынче, Государыня, я Вас не у алтарей славы ищу, но у алтаря дружества. Пролью на него слезы, а цветов не брошу. Делают сие лишь у могилы любовницы нелюбимой: а несчастный князь[867] меня с некоторых пор особенно часто в добром своем расположении уверял, отчего и горюю о нем особенно сильно. Он мне о Шарле, коего сыном звал, письма писал столь чувствительные, что кажется, лучше бы мне его вовсе не знать.

Напоминал в них о наших спорах, мимолетных наших ссорах и трогательных примирениях, а равно о том, какая великая была у нас нужда друг с другом видеться и друг друга любить.

Часто мечтал я о счастливой возможности, когда обстоятельства позволят, повергнуть себя к стопам Вашего Величества, а поднявшись, устремиться в объятия редкостного сего и необыкновенного гения.

Потерю его только гений Вашего Императорского Величества восполнить может, ведь Ваш гений лишь отдыхает, когда Вы другому доверие оказываете и власть вручаете. Сии два слова, так необходимые тому, кто желает, чтобы служили ему исправно, неведомы умам посредственным, которые порою престолы занимали.

Декрет о повешении[868] и положение государей, кои перед выбором стоят: либо себе урон нанести непоправимый, либо сих бравых рыцарей французских прогнать[869], веселит меня чрезвычайно. Вас, Государыня, к добрым делам приневоливать нужды нет, потому что Вы добро творите, не дожидаясь увещеваний. Других же, по всей вероятности, принуждать придется: впрочем, по доброй воле или нет, каждому отныне с Вас, Государыня, пример брать придется.